Я мало знаю театр. Точнее даже — я его совсем не знаю. Как-то так сложилось в жизни, что посещал я главным образом филармонию, ну и оперу да балет иногда. И не было рядом человека, который рассказал бы мне про театр, открыл бы его секреты. Нет, я конечно и читал, и слышал про новые спектакли, о них много писали, но жил я на театральной периферии — в Харькове, вдали от «таганок» да «современников». Где не было сенсационных постановок, а без них не было и уверенности, что это обязательно нужно увидеть. (Наверное, если бы зудели по ТВ, что ах какой спектакль да ах какие актёры, то я бы пошёл. Что поделаешь — массовое сознание...) Хотя, с другой стороны, я и без ТВ обычно знал, какой концерт будет в филармонии, кто и что исполняет, и стоит ли туда идти. Так уж сложилось. И круг общения тоже был не театральный. А со временем, с установлением семейной жизни и с обрастанием всё новыми обязанностями, даже эти мои походы в филармонию и оперный почти на нет сошли. И свою дозу «культурного допинга» я получал в командировках, когда приезжая по месту назначения я прежде всего закупал билеты практически на каждый вечер своего там пребывания. А ездил я по работе в основном по крупным городам — Москва, Питер, Воронеж, Нижний, Свердловск, и т.д. И однажды я таки понял, что такое театр...

Это было в Нижнем Новгороде, в начале 80-х. Была довольно скучная командировка в одну из заводских лаборатий на ГАЗе. И был у меня билет на спектакль посреди недели на пьесу Горина «Забыть Герострата». Начало было несколько скучным, сюжет я хоть и не знал в точности (ну разве что знал в общих чертах, кто такой Герострат), но он ясно угадывался и не содержал неожиданностей. Главного героя играл довольно известный, судя по програмке, заезжий актёр по имени Ландграф (помню только фамилию, а рыться в инете не хочу) из какого-то питерского театра. В целом было интересно, но не более того. Актёры играли, зал спокойно реагировал, иногда посмеиваясь. И вдруг что-то произошло. Это было что-то неуловимое, как будто искра в какой-то момент пробежала между залом и актёром. Между нами возникла незримая связь, тугая и отзывчивая, как струна, и актёр поймал эту струну. Я даже не сразу осознал это, но вдруг понял, что я «включился». И зал тоже «включился». Теперь актёр, вернее даже сам герой — Герострат, реплики свои иногда адресовал залу, обращался к залу, как к соучастнику, и зал на это реагировал, ощущая себя действующим лицом. Спектакль продолжался, но восприятие его было теперь совершенно иным — происходящее на сцене переживалось настолько ярко, что иногда даже возникало сильное желание вмешаться в действие. Это было настолько потрясающе, настолько завораживающе, что я даже не берусь описать. Актёр на сцене легко играл нашими чувствами, он управлял ими, как ему вздумается, его мимика, лёгкое движение брови и ироничная улыбка отдавалась в дыхании и пульсе каждого, сидящего в зале, и это было как поток счастья...

Я плохо помню, как закончился спектакль. Я помню лишь ощущение прикосновения к чему-то до того момента неведомому. Было ощущение, что я заглянул в какое-то потайное окошко и увидел что-то, что доступно не всем, что в тот вечер мы все, кто были в театре, оказались свидетелями неожиданного чуда. Я не знаю, насколько часто получается это у актёров, и у всех ли это получается, но я абсолютно уверен, что в тот вечер и Ландграф (Герострат) ясно ощущал нашу с ним духовную связь.

Я бывал в театре и после того, но такого больше не было. Были замечательные спектакли, были изумительные оперы и концерты в исполнении прекраснейших актёров, музыкантов и певцов. Но в том спектакле было что-то особенное и незабываемое, что мне довелось пережить только один раз. Наверное, всё существенное, что удаётся ощутить в жизни, даётся человеку лишь однажды...

А театралом я так и не стал. Но, с другой стороны, было ли бы это воспоминание таким особенным для меня, если бы оно было одним из многих? Сохранился ли бы шарм того контакта, будь он привычным и ожидаемым? Не знаю...