Этот вопрос я задал своему давнему другу, уехавшему из Крыма на материк еще году в 2015-м. Сидели на его киевской кухне, пили чай. Почему спросил – и сам не знаю: бередить рану, которая, несомненно, у всех, кто не смирился с оккупацией, кровоточит, явно не стоило. Но слово не воробей, вылетело как-то само собой – и я замер в ожидании ответа.
Друг еще раз затянулся, погасил сигарету о блюдце и сказал:
– Да нет, почти не снится…
И я так и не разобрал, чего было в этом «почти» больше – печали или усталости.
Но вот чего не было в словах друга, так это ностальгии. Той, о которой мы в юности читали в мемуарах «белых» эмигрантов, эмигрантов «первой волны». Ностальгия – это ведь тоска по навсегда утраченному: родине ли, молодости, ушедшим друзьям. Тот же поисковик Google по запросу «ностальгия» первым же выдает вариант «ностальгия по СССР». То есть ностальгия может быть только по тому, что уже никогда не вернется. А если есть надежда – то это чувство уже нужно называть по-другому.
Проговорили мы с другом тогда почти до утра.
– У крымчан, которые покинули полуостров лишь из-за своего нежелания смириться с российской оккупацией, – говорил мне друг, – надежда есть. Надежда вернуться в свой Крым, который будет свободным. Многие скажут – это всего лишь громкие слова, трезво взгляните на вещи, если Крым и освободят, то не при вашей жизни.
Возможно, отвечаем мы, но это не повод опускать руки. Иначе все, что было, бессмысленно. Все – протесты, смерти, голодовки, аресты.
И наш исход на материк тоже не имеет смысла, если мы когда-нибудь скажем: «Да черт с ней, с оккупацией, не все ли равно, чей Крым? Там ведь так хорошо, тепло, солнечно, море, опять же – и чего это нас угораздило уехать?».
– Но лично мне, – продолжил друг, – представить, что крымчане-эмигранты такое скажут, невозможно. Прошло уже пять лет после «возвращения в родную гавань», десятки тысяч людей уехали из Крыма подальше от «России-матушки», и пока что ни один из уехавших не раскаялся и не вернулся на полуостров, превращенный в некую помесь военной базы с концлагерем санаторного типа. Ни один! Почему я так уверен? Да потому что российская пропаганда, отчаянно цепляющаяся за малейшую возможность легализовать преступный режим, немедленно подняла бы такого «раскаявшегося бандеровца» на щит и раструбила бы о возвращении «блудного сына» всему миру.
Друг разошелся не на шутку:
– Мы все очень разные. Радикалы и либералы. Те, кто «домой на „Абрамсе“, и те, кто „черт с ней, с Рашкой, сами загнутся“. Но у нас есть общая константа – Крым. Украинский Крым. И это дорогого стоит.
И подытожил:
– А пока мы держимся. Не распускаем нюни. И не плачемся в фейсбучную жилетку – а ведь она так к этому располагает!
Затем поднял последний бокал привезенного мной крымского вина:
– Слава Украине!
Как вы думаете, что я ему ответил?