- Ну що, — спросил бендера – Присядьмо, браття, на доріжку, на добру путь?

- Не на доро-ожку, а на доро-ожке, — надменно поправил его каптеени Балалайнен, страшно путая ударения. – Падеж... перкеле! Падеж — это когда корова умер — видминок тут ест не родовый, а ест давальный. Присесть на кого-шо. А не на кого-чого. На дорожке. Над-до знат рид-дну мову, гере Остап Тарасович! – и гордо скосил глаза на радостно улыбающуюся Аксинью.

У капитана с рабыней вообще в последнее время были сложные отношения – я, как официальный рабовладелец, разрешил Аксис немного позаниматься спортом в группе чирлидинга, и это был первый известный мне случай в истории, когда единоборцы ММА подрались почти до смерти не по контракту, а из-за девки, носящей по рингу номера раундов. Так что Балалайнен старался изо всех сил соответствовать, и даже выучил наизусть две украинские песни, которые после исполнения определились как чешские.

Бендера молча пожевал губами, собираясь поставить на место нахальную чухну, осмелившуюся учить его грамматике, не зная чумацких обычаев, но передумал. Не до этого было.

- Там уже это приехало, которое по аэродрому ездит! – сказал жыд, заметно волнуясь. – За простой дорого будет брать. Давайте уже или ехать, или я не знаю.
- Мовчи, жиде — сурово ответил бендера. – Почекають, не пани. Бач що коїться, га?

Коилось грустное. Лететь на новогодние праздники в Крым мы планировали на нашем дирижабле-батискафе «Садко», однако после крайнего погружения он стоял на кренговании в доке, где прирученные ракоцапы в противогазах отскребали от него вонючие наросты кацапского менталитета.

Поэтому добираться решили на самолете радиационной разведки Ан-30РР, модифицированной антоновской «двадцать четверке», по классификации НАТО "Clank". То есть, шобы без лязга и клэнка, не париться на таможне, а аккуратно просочиться через дыры в ПВО и высадиться с вещами и детьми на плоскую крышу татаробендерского отеля в двух домах от дачи гитариста Исмаила Энверова в Судаке. А оттуда пешим ходом, или захватив транспорт, двигать в Севастополь, где бендера непременно хотел сфотографироваться на фоне памятника в честь проебанным кацапами кораблей, представляющего из себя орла, клюющего печень несчастного эрзянского флотоводства.

Увидев маркировку на борту самолета, Прасковья выхватила внезапный флэшбек и вспомнила, что ее итальянца звали Анзор, после чего ринулась через КПП обнимать-целовать литак и пилота. Случилась некрасивая потасовка прямо на взлетке секретного аэродрома «Жуляны-16» имени аэропорта имени Прокофьева, где бешеная от любви до ненависти Прасковья опрокинула охрану терминала, уже на поле смяла патруль нацгвардии, запуталась в колючей проволоке и была окончательно остановлена непосредственно возле Ан-30РР с помощью тазеров.

Теперь горестная мать-одиночка, заплаканная и поцарапанная, сидела на нашем багаже – продолговатом цинковом контейнере с трафаретной надписью «Вантаж-700», вытирая сопли и поглаживая цинк. Я расчувствовался, подошел к контейнеру, присел на корточки и тоже погладил гофр ящика.

- Как ты там? – тихо спросил я контейнер.

В ответ из контейнера раздалось два мощных удара, оставивших на поверхности вмятины изнутри.

- Понятно. Может, передумаешь все-таки?

Металлическая шторка на крышке отъехала, и я заглянул в темноту, в которой светились два глаза – жовтый и блакытный. Из темноты уютно пахло оружейной смазкой, мятными конфетами и новогодним мандарином. Затем в окошке появилась детская ручка, сжимавшая лист бумаги. На листке была изображена новогодняя елка, украшенная повешенным за шею человечком в профессорской мантии. Рисунок был подписан: «Реды друзей рядеют усюду зрады». Я только вздохнул.

Читать и писать Айдарку я научил сам, по собственной методике, с использованием азбуки глухонемых – дактиля. Дети быстро усваивают связь фонем и знаков на пальцах, тем более что крутить дули им привычнее, чем рисовать закорючки, после чего легко переходят на печатный текст. Когда война закончится, мы распространим эту методику, удачно опробованную в детском саду им. Шухевича для особо злобных одаренных детей, по всей стране.

- Айдарка, послушай, — терпеливо сказал я, — лететь в самолете с оружием нельзя. Особенно маленьким девочкам. Особенно с пистолетом-пулеметом «Инграм» с увеличенным магазином. Особенно если его только утром подарил дядя Тарас, и ты его даже не пристреляла. Прекращай капризничать, оставь ствол в багаже и идем с нами в салон. Никуда твоя игрушка не денется.

Из окошка опять показалась детская ручка, сжатая в кулак, оттопырила средний палец и скрылась, с лязгом захлопнув шторку изнутри. Такой жестовой букве я ее не учил.

- А що це ми зі скринею розмовляємо? – раздался голос за моей спиной, — і що це за «Вантаж-700» такий? Документи на вантаж є?

Я обернулся. Передо мной, сияя осмиевыми жетонами, стояли два новых гестаполицейских из ведомства Хатии Деканоидзе – в новенькой черной, шитой серебром форме от Андре Тана. За ними маячил побитый Прасковьей шуцман нацгвардии, прикладывая к заплывшему глазу рожок от автомата.

- Це такий страшний вантаж, панове, — нелюбезно пояснил бендера, — що як ви до нього занадто близько підійдете, то може занєхуй з вас три «вантажа-двісті» образувацця, і ще сто грамм на помин залишиться.Так що ви, шановні, краще стійте там, де стоїте.

Старший гестаполицай нехорошо прищурился, задумался, и вдруг расплылся в улыбке.

- Тю! Це ж катедра! Вітаннячко, пане Професоре, вибачте шо не пізнали. Слава нам!
- Пиздец ворогам, — вразнобой ответили сотрудники кафедры.

- Це осьо павріждьонное прибігло, плаче, каже якась тітушка жіночої статі охорону побиває, дрота колючого порвала, лається по-луганському. – Полис обернулся к одноглазому шуцману. – Ти шо, ябіда-карябіда, катерду не пізнав? А може ті сам тітушка? А ну, хутко кажи – чєй Крим, павріждєнец?

- Наш, — буркнул шуцман, и быстро поправился – Украинский.

- Дивись мені. Ще раз таке побачу – підеш на позачергову переатестацію в асоба ізвращоннай форме. Кру-у-гом, кроком руш! – Шуцман развернулся на каблуке, пропечатал несколько шагов, затем спрятался за колонну. Ему тоже было интересно.

- Куди летимо? — поинтересовался старший полис. — Якщо не наукова таємниця.
- В Севастополь. Хотели сначала в Амстердам, но Европа от нас никуда не денется, а вот вымирающие экосистемы...
- Это правильно, — вмешался младший напарник. — Зачем ехать в город с проститутками, если можно поехать сразу в город-проститутку? Только одеться надо потеплее, и батареек для фонарика побольше взять. Крым, говорят, скоро будет ведущим курортом как Остров Свободы Куба — кусок банного мыла, капроновые колготки, и все возможности перед тобой.

Бендера покосился на контейнер, опять пожевал губами, и опять ничего не сказал.

- Пан профессор, — застенчиво попросил младший гестаполицай, — а можно селфи? Я дочке покажу. Не поверит же...
- Давайте уже все вместе тогда сфотографируемся, — ответил я. – Становитесь рядом, прямо за контейнером.

И мы встали плечом к плечу – я, мои верные коллеги бендера Остап Тарасович и жыд Янкель Шмулевич, луганские рабыни Аксинья и Прасковья, отважный капитан Райво Балалайнейн и двое новых полицейских. Невидимыми рядами за нами поднимались остальные кадеты и слушатели, руководители филиалов кафедры с других ресурсов, коллеги-блогеры, следователи из Миншрайка, книгоиздатели, художники, корректоры, программисты, журналисты, операторы, телеведущие, читатели, организаторы встреч и конференций. И было нас невыразимо много, и были мы невыразимо прекрасны.

Я постучал ногой по контейнеру груза-700, шторка ящика отодвинулась и на свет явилась лохматая и разноглазая голова Айдарки, с палочкой от чупа-чупса, торчащей изо рта.

- Гей ти, павріждьонний, йди-но сюди. Сфоткаєш нас останнім здоровим оком. – сказал старший гестаполис. – Потім я тебе клацну.

Помилованный шуцман радостно выскочил из-за колонны, подбежал трусцой, бережно принял смартфон, отошел подальше, чтобы в кадр поместились все, как все неопытные фотографы протупил ровно столько, чтобы вот-вот уже начали материться, и мигнул вспышкой.

***
- Дорогие друзья, браття-панове! – проникновенно сказал я, поднимая пластиковый стакан с коньяком. – Этот год был самый обычный, и состоял из трехсот шестидесяти пяти дней, каждый по двадцать четыре часа. Этот год специально нам не гадил, как и не помогал. Он просто бросал нам вызовы, а мы эти вызовы принимали в порядке поступления. Или не принимали. Судя по тому, что мы живы и бодры – в основном мы справились. За год мы натворили столько, шо кому другому на жизнь бы хватило, но вызовов было много, и не на все мы успевали выезжать.

Помните, что живы не все, и не все встретят с нами этот Новый Год. Поэтому, за кого должен быть поднят третий тост за праздничным столом – пояснять, думаю, не надо. Цените это, браття-панове, шо кто-то отдал жизнь за ваш жизненный кредит, а не за свой на машину. Не каждому так везет, что за него жертвуют собой – сьо большая честь и ответственность на всю жизнь.

А у катедры два завета на новый год.

Никогда не забывайте, шо вы соотечественники, и все желаете Неньке добра. То, что добро каждый понимает по-своему, это не преступление, и должно решаться убеждением, а не насилием. Поэтому хватит пиздячить друг друга по голове зрадами и перемогами. Вы друг другу не враги, а оппоненты. Враги у нас в другом месте – вот их, как раз, убеждать не надо, их надо просто уничтожить к ебаной матери.

Внимательно интересуйтесь всем, что происходит в стране, особенно тем, что касается вас если не прямо, то косвенно. Учитесь понимать, что говорят хитровыебанные политики, а если не понимаете – то спрашивайте других, кто понимает, и кому доверяете. Общество, в котором все бдительно пасут за государственными делами, наебать практически невозможно. Не обязательно быть специалистом высшей категории, для понимания большинства вещей достаточно здравого смысла.

Пока хватит, чтобы много не запоминать. Ну, все, давайте накатим. Шануймось, бо ми того варті. И шоб каждому в этом году пришел груз-700 с грошима.

***
Мы чокнулись пластиковыми стаканчиками и выпили – кроме Айдарки и полисов, томушо одно ще мале шоб бухать, а другие на работе и при исполнении, а потом аккуратно выкинули стаканчики в урну – тому шо мы Европа, а не мокшань.

Объявили посадку на «Анзор», и мои друзья пошли к терминалу. Тяжко шагали бендера с жидом, полисы помогали катить контейнер с Айдаркой и боеприпасами, побитый Прасковьей шуцман нес за ней чемодан, а каптеени угодливо подхватил изящный «челнок-стайл» клатч Аксиньи, пошитый из клетчатой клеенки.

А я остался дома. У меня еще много работы.