«Четырнадцать пенни» требуют пострида, отвечающего на третий исконный украинский вопрос после «що трапилось?», «хто накоїв?» — это «що робить?»

Докладываю: шо робыть пакашо неизвестно. Требуется концептуальное решение обустройства армии, а не пересборка советской модели, типа как глубокая модернизация кукурузника до истребителя почти пятого поколения.

Есть люди, непригодные к несению службы — это данность. Не только по физическим кондициям, но прежде всего по морально-волевым. В тоталитарных сообществах таких людей загоняют в армейку силовым методом, обещая сделать из них настоящих мужчин. Типа их там будут настолько зверски ебать, что им захочется еще и еще, и на дембель они будут уходить заплаканные от тоски разлуки.

В демократиях, как правило, отсев негодного призывного материала проводит сам призывной материал. Потому что нахуй никому не нужны такие солдаты, которых надо ловить и тащить. Поверьте мне, Швейк — это смешно только на бумаге, но вот если вы окажетесь в одном окопе с таким швейком, вам будет несмешно шопиздец.

Если человек в такое, как у нас время, убегает от службы, зная наверняка, что его не пошлют на фронт, зато он высвободит из тыла солдата для войны… то надо просто закрыть дело и забыть о нем. Трижды оповестить, указать крайний срок и забыть. Его в обществе нет.

Нет для льгот и субсидий, для налоговых скощух, для бюджетного образования, для упрощенных схем, для социальных выплат, государственных школ и детских садов для его потомства. Нет его для права избирать и быть избранным, и уж точно нет для него возможности работать на государственных должностях.

Этот человек есть, допустим, для бесплатного здравоохранения — поскольку он платит налоги на общих основаниях. Но медицинские услуги должны быть перечислены протоколом и не включать в себя роскошь вызова скорой помощи за «спасибо».

Пенсия? Хуенсия. Заведи накопительный счет в банке и откладывай с достатков на безбедную старость. Раз уж ты купец — то живи по купечески, плати сам. Частным образом.

Таких людей в Древней Греции называли «идиотами» (в плохом смысле), а Хайнлайн — «негражданами», в некоторых переводах «налогоплательщиками».

А чтобы это стало заразным — взял «идиота» официально на работу, пусть компания с преференциями и льготами прощается тоже. Нефиг сука поощрять.

***
Расскажу про одного человека. В принципе, я уже о нем писал в «Золоте нации» — и если издательства перестанут тормозить и жевать время, то вы о нем и на бумаге прочитаете. Но то таке, не грех еще раз вспомнить.

Когда я его первый раз увидел, то икнул от неожиданности. Хотя Тайра по радио предупреждала «я вам тут коешо везу, приготовьтесь морально».

В жизни он был физиком ядерщиком, а на солдата был похож примерно как Валуев на физика-ядерщика. Такое ощущение, что Джеки-боя конструировали ведущие дизайнеры на диснеевской студии как архетип для мультфильма. Вязаная шапочка, очочки, висящая как на вешалке «горка». Ему бы еще изгиб гитары жолтой, и хоть вставляй в мультфильм без хромакея и 3Д обработки.

Потом, при подгонке брони, он надел на вязаную шапочку кевларовую каску, и я подумал — пиздец, вот и просрали мы Мариуполь. Единственное, что можно было натянуть на эту шапочку — так это шведскую каску-тарелку, оставленную АСАПу еще Ниной Альбертссон.

Так вот, в этом теле ботаника из «Ералаша» жил истинный Гектор, не убоявшийся выйти на заведомо гиблый поединок с неуязвимым Ахиллесом.

Джексон больше всего боялся облажаться на боевом выходе и два месяца задрачивал аптеку и инструментарий, содрогаясь от неотвратимого ужаса. Но как-то не перло ему с выходами, берегла его судьба.

Наконец-то, наступил день, когда кроме него некого было послать, и Джеки-бой ступил на сцену театра боевых действий. В общем-то, все прошло предсказуемо, балерина с матом и грохотом литавр ебнулась в оркестровую яму, Джексон путал ампулы и системы, и молился вслух какому-то ядерно-физическому богу.

Но, по крайней мере, он не упал в обморок. А это показатель.

Две недели он мрачно переживал свой позор, а потом явился на свет с такой… как бы вам это сказать… сумкой. Ну вот если портфель почтальона Печкина скрестить с гармошкой крокодила Гены, и носить это на боку. В сумке содержался инвентарь и аптека среднего сельского медпункта с населением до шестисот человек.

Мы с Фоксом как «джи-ай» стиляжили в набедренных платформах, точно подогнанных по ноге — не лоховских, на резинках, а на жестких матерчатых ремнях с фастексами! — и в модных наплечниках, а Джексон ходил со своей районной поликлиникой на три отделения даже срать.

Первый месяц над ним смеялись. На второй — прекратили. На третий, если Джексон где-то появлялся без своей сумки, люди переставали разговаривать и смотрели ему вслед. Неужели война кончилась, пацаны?

В этом хлипком теле ученого брахмана бился неистовый и гневный дух воина кшаттрия, попавший туда по ошибке. Которому похуй все — неумение, неудачи, неуверенность, насмешки, страх. Есть свои, есть враг, есть цель.

И если бы я вместо невдахи лейтенанта Гормана набирал платун для зачистки LV-426 от алиенов, то Джексона взял бы обязательно. Конечно, импульсную винтовку ему давать не стоит, это уже точно не смешно, но вот координировать с контрольной вышки — самое то. Он оттуда не съебется, даже если алиены, скребя когтями, полезут по конструкциям его вышки.

А как доберутся до контрольной кабины — хто его знает. Может застрелится последним патроном, не снимая шапочки, которую ему, оказывается, связала на войну любимая. А может ксеноморфы увидят его, охуеют, и сами попадают с той вышки.

Но не съебется — верняк.

Он же сам пришел на войну. Хотя и физик-ядерщик.

***
Так на кой нам в армии «идиоты», загнанные туда насильно?

Достаточно просто обозначить им соответствующее место в обществе, ознакомить с новыми правилами и предложить выбор.

Гекторов, ахиллесов и аяксов у нас достаточно. И не придется плакать, что почти две трети призыва оказались робкими купцами, бегущими брани.

А им в напоминание: купеццкое счастье переменчиво. То наторгуешь — то проторгуешься.