Английский историк и политолог Роджер Гриффин, специализирующийся на изучении фашизма, в 2018 выпустил книгу "Fascism. Key Concepts in Political Theory" (на английском можно скачать тут, ссылка будет автоматически перенаправлена на домен Вашей страны). 

Позволю пересказать основные положения и в конце дать небольшую рецензию. 

Автор начинает с того, что разделяет «Фашизм» (с заглавной буквы), характерный для Италии под властью Муссолини и «фашизм» для всех остальных, как бы общих случаев. Причем он признает, что обозвать «фашистом» в современном мире — это просто выразить негативное отношение к идеологическому оппоненту, но фактов за этим может не быть.

В межвоенный период марксисты отрицали антирыночную, антибуржуазную природу фашизма/нацизма. Наоборот, они говорили о том, что фашизм — это «сверх-реакционное, анти-революционное движение, которое полностью контролируется буржуазией». Фашистов представляли как агентов буржуазии, которые должны бороться с пролетариатом. Стоит заметить, что советские большевики (и вслед за ними Коммунистический Интернационал) не видели особой разницы между социал-демократами и нацистами/фашистами. В 1931 в Пруссии коммунисты помогли национал-социалистам победить местных социал-демократов.

Марксисты полагали, что «фашизм естественным образом вырастает из буржуазной демократии» и является типичной буржуазной диктатурой эпохи «империализма».

Марксисты, же не связанные с Коминтерном, видели в фашизме/нацизме «бонапартизм», который имеет шансы получить поддержку не только крупной буржуазии за счет популистской и националистической риторики. 
Муссолини был харизматичным лидером, проталкивавшим национализм. Гитлер предлагал массам «реакционную социальную утопию расового государства», к чему должна была привести революция всего «немецкого народа» (тут в английском тексте появляется немецкое слово "Volk").

Как бы то ни было, но левые — марксиствующие и не совсем, — авторы до сих пор имеют тенденцию называть «фашистами» хоть антикоммунистическую военную диктатуру, типа Пиночета, или анти-иммиграционных популистов, типа Ле Пен, несмотря на полное отсутствие сходств с фашизмом Муссолини или национал-социализмом Гитлера.

Роджер Гриффин подчеркивает, что с 1936 года и дальше действия национал-социалистов в значительной мере противоречили интересам немецкой буржуазии. Так что марксистское определение фашизма по мнению английского историка не совсем удачно. 

Гриффин использует термин «ультра-национализм» как нечто отличное от «либерального национализма». «Ультра-национализм» отталкивается от мифического образа Родины/Отчизны с выдуманным прошлым, чтобы повести к желанному будущему. «Ультра-национализм» предполагает некий мистический компонент, который помогает создать «над-личностную общность», в коей смогут «раствориться» последователи. Это по замыслу может помочь решить всякие психологические проблемы несчастных людей. 

Фашизм использует мифическую общность «народ», чтобы лишить отдельных людей прав и самостоятельности решений. Однако «народ» в фашизме — биологически или генетически однороден. Что приводит к запрету на межрасовые или межэтнические отношения, заимствования у других народов и отвергает индивидуализм. 

Определить фашизм сложно, но в нём всегда присутствует мечта/тоска об «идеальном» состоянии общества в мифическом прошлом и воображаемом будущем. «Ультра-нация» должна бороться с кризисом, который не даёт ей достичь этого самого идеального состояния. И тут Грифффин вводит придуманный им термин — палингенный ультранационализм, — являющийся по его мнению главной характеристикой фашизма. Палингенный означает «пере-рожденный»/"заново-рожденный". Если партия/движение пытается "переродить" — как бы заново создать, — нацию, мы имеем дело с фашизмом. 

По мнению Гриффина истово-верущими в идею даже в фашистской партии является незначительное меньшинство, в основном же движение держится на карьеристах-оппорутнистах. 
Так что не стоит удивляться, что история фашистских движений полна постоянных изменений, дабы адаптировать принципы под изменяющиеся обстоятельства места и времени. Тем не менее революционность — остаётся одной из сохраняющихся характеристик.

Сравнительно с революционным марксизмом, довольно узнаваемым вопреки местным особенностям, каждый фашистский миф держится на национальных особенностях (культуре, религии, истории конкретного этноса). Потому фашизм обладает многообразием форм, по мнению английского историка, заметно большим, чем другие идеологические течения.

Итальянский фашизм и германский нацизм дают яркие примеры мифологизации прошлого, в коем роль собственной страны представляется главной в мировой истории. Интересный факт: "расовая антропология" получила официальный статус еще до Гитлера — в 1927 году Институт антропологии, наследственности и евгеники имени кайзера Вильгельма, финансировавшийся Рокфеллером. 
Гриффин отмечает, что характерный для нацизма антисемитизм был глубоко укоренен в других немецких течениях, включая романтизм (и его германского предшественника "бурю и натиск"). 
Румынский "ультра-национализм" 30-40-ых игрался с наследием даков. Практически все изводы фашизма находили некую светлую точку в прошлом — мифическом или хоть как-то связанном с реальностью, — и раздували из этого картину волшебного прошлого и не менее восхитительного будущего (каковое могут построить, разумеется, только фашисты).

В отличие от нацистской Германии, где идеология диктовала деятелям культуры, что и как творить, в Италии нужно было только прославлять страну и не плеваться в Муссолини, и больше никакой эстетической цензуры. Потому, видимо, и при фашистском режиме, и после его падения итальянская культура продолжала развиваться. 

И нацисты, и фашисты, занимавшие крайние позиции надеялись избавиться от капитализма, т.к. последний приводил к индивидуализму, тогда как идеалом идеологов был коллективизм. Однако из прагматических соображений рыночные отношения терпели, хоть и искажали государственным вмешательством. 

Гриффин подчеркивает, что когда власти ощущают угрозу, когда ставится под сомнение легитимность режима, авторитаризм помогает сохранить власть за счет жестких мер, а вот либерально-демократические системы не могут толком ничего противопоставить подъему фашистских партий. Потому последние могут прийти к власти в ходе выборов. 

Придя к власти, фашистская партия — по своей природе, — находится под постоянным прессингом необходимости постоянно развиваться, демонстрировать и внутренний динамизм, и внешнеполитическую экспансию (не обязательно в форме захватов, но хотя бы за счет усиления влияния). Уже в средне-срочной перспективе это делает режим неустойчивым, приводящим самого себя к банкротству. Агрессия и захваты могут несколько отсрочить крах, добавив ресурсы оккупированных территорий, но долго это продолжаться не может.

После смерти Гитлера и Муссолини, фашистские партии стали ничтожными по влиянию и численности. Тем не менее политические активисты из числа марксистов, а вслед за ними и пресса начали клеймить словом "фашизм" всех политических оппонентов. Чем сильно затрудняют спокойное изучение вопроса.

Подъем популизма во многих европейских странах в последние годы не имеет ничего общего с фантазиями о "возрождении ультра-нации", но является следствием культурных изменений, заставляющих многих чувствовать себя чужими в собственной стране. Людям нужно чувствовать свою принадлежность к чему-то, укорененность в истории и культуре, чтобы сохранять некое подобие осмысленности собственной жизни. 

Современный популизм в основном демонстрирует несогласие привязанных к конкретному месту ("Somewheres" — "где-то-шних людей") с предложением потерять всякую связь с историей и культурой региона и страны, дабы стать "ниоткудашними/отовсюдашними людьми" ("Anywheres"). Эти самые "ниоткудашние/отовсюдашние" люди (можно было бы назвать их "космополитами" или "глобалистами", но не хочется добавлять специфическую идеологическую коннотацию с душком антисемитизма) составляют ничтожную долю в населении, но среди политико-финансово-культурно-университетских элит западных стран их подавляющее большинство. 

Потому даже если настоящие сторонники фашизма и неонацисты и поддерживают "правый популизм", последний принципиально отличается от собственно фашизма. 

Гриффин считает неверным термин "исламофашизм", т.к. для джихадистов главное — религия, а для фашизма — ультра-национализм. 

Во многих странах мира — не только в Европе, но и в Турции, Монголии (вообще со свастикой) и т.д., — существуют крайне малочисленные группы, исповедующие идеи "ультра-националистического возрождения", зовущие воспроизвести в будущем мифические достижения прошлого. Подобных групп очень много, — автор оценивает их число чуть ли не в 20 тысяч, — но в каждой состоит ничтожное число участников, имеющих весьма смутное представление о реальности. Английский историк использует слово "groupuscule", созданное из "groupe" +‎ "-cule", как в слове "minuscule".

Гриффин выделяет три страны, где есть заметные по влиянию партии явно фашистского толка: Греция, Венгрия и Словакия. Венгерская партия "Йоббик" и греческая "Золотая заря" куда более известны, чем словацкая "Народная партия — наша Словакия".

Один из важных, как выясняется, источников для современных нацистов является антисемитская антиутопия "Дневники Тёрнера". Она, как утверждается, оказала влияние на Тимоти Маквея, устроившего взрыв в Оклахома-Сити в 1995, и Дэвида Коупланда, устроившего взрыв в Лондоне в 1999. 

Поскольку фашистские партии стоят на революционной идеологии, они заимствуют у марксиста Грамши теорию "культурной гегемонии", которая может помочь постепенно захватить общественные институты.

Гриффин полагает, что фашистские и около-фашистские группы оказывают серьезное влияние на современную российскую политику, т.к. Кремль пытается сохранить культурную гегемонию на постсоветском пространстве. 

Террористическая деятельность неонацистов и фашистов в значительной мере децентрализована, теракты осуществляют отдельные фанатики, а не группы. 

Заслуживает внимания и то, что лидеры неонацистских групп ставят в пример не самых известных деятелей времен Второй мировой — лидеров румынской "Железной гвардии", или испанских "фалангистов", или английских фашистов. Почему? Видимо, потому что ни один из них не повинен в совершении преступлений против человечества. 

Проблема неонацистов не выдумана, в Германии с 1971 по 2017 они совершили 229 убийств, 2173 поджога, а в 2015 году неонацисты совершили в Германии почти полторы тысячи актов насилия (видимо, в основном — драки и избиения).

Английский историк отмечает, что популярное эссе Умберто Эко "Ur-Fascism", где даётся 14 признаков фашизма, полно неточностей, т.к. каждый из пунктов характеризует  партии или режимы, которые согласно Гриффину не являются фашистскими, т.е. не предлагают революционный путь к возрождению ультра-национального государства/общества. От себя рискну добавить, что значительная часть пунктов Эко характеризуют и левацкие группы, каковые итальянский писатель не считает фашистскими, а выборочное применение критериев свидетельствует о предвзятом, не-критическом подходе. 

В заключении Гриффин возвращается к важности "ультра-национализма", как главной характеристики фашистских партий и движений, а также к тому, насколько важна вера в то, что страна и нация находятся в ситуации кризиса/"деканданса"/"дегенерации". И коль общественные институты "в упадке", то фашисты призывают к захвату власти, мол, только они могут сей упадок остановить и обратить вспять — вернуть общество в идеальное мифологизированное прошлое. 

На этом краткий пересказ закончен. Позволю себе небольшую рецензию. 

Пожалуй, одной из главных трудностей в любой теоретической работе о фашизме является соблазн воспользоваться случаем для сведения политических счетов. Разумеется, происходит это почти исключительно исподволь, но в результате те, кто неприятны на политической сцене оказываются "фашистами". 
Роджер Гриффин, разбирая ключевые концепции фашизма, благополучно избежал этой ловушки. Более того, он дал неплохое определение, подходящее не только к двум классическим случаям Германии и Италии 1930-40-ых, но и к множеству партий и группировок по всему миру, как революционного движения, старающегося "спасти" нацию от разложения и надеющегося на возвращение в "героическую" эпоху, как в мифическом прошлом. Фашистами по Гриффину могут считаться только те, кто призывает — тем паче действует! — загнать народ в какой-то миф, причем не останавливаясь в процессе загона ни перед чем.

Гриффин продемонстрировал интеллектуальную честность, когда не стал раздувать значимость и численность фашиствующих структур в современном мире. В подавляющем большинстве случаев это малочисленные — редко, когда численность превышает десятки, — группы оторванных от реальности и не воспринимающих факты и логику маргиналов, а то и отдельные полу- или полностью сумасшедшие кадры, способные совершить преступление. 

Впрочем определение Гриффина не идеально — оно недостаточно конкретно в том, что же понимается под "ультра-национализмом", где граница между просто национализмом и "ультра" вариантом. Безусловно, каждый понимает, что "ультра" — это усиление характеристики, но до какой степени национализм "выраженный", но приемлемый, а дальше — уже совсем неприличный ультра-национализм? 

Однако еще более серьезной проблемой является намеренный отрыв фашизма в его широком понимании от прочих революционных коллективистских идеологий, тоже ставящих своей целью разрушение до основания нынешнего общества ради построения чего-то мифического, фантастического, лишенного логики. 
И тут нельзя обойти претензии Гриффина к Джоне Голдбергу, который в книге "Либеральный фашизм" (на английском можно скачать тут, я об этой книге писал пару раз) как раз показал принципиальную связь между изводами левого мировоззрения и национал-социализмом и фашизмом. 

Не исключено, что стоило бы пойти еще дальше и рассматривать в целом склонные к террору или ограничению личных свобод идеологии, среди коих выделять разные течения. 

Гриффин не только не зашел так далеко, но и не рискнул поставить под сомнение марксистскую трактовку фашизма как "крайне-правой" идеологии, хотя в целом с марксистским подходом британский историк и не согласился. От него требовался совсем небольшой шажок: попробовать поискать диаметральную противоположность между сталинским "коммунизмом" и национал-социализмом. 

И всё же на круг работа Роджера Гриффина помогает лучше разобраться в вопросе и довольно неплохо сортировать обвиняемые в фашизме движения, как на самом деле фашистские или просто не нравящиеся говорящему/пишущему. 

Оригинал в основном блоге