Abstract
О важности километража, лапочках Клавах и трёхстах мужиках, завёрнутых в простыни
Кому ж тогда наскучит так долго писать и читать о войнах, если сами войны не могли истощить воюющих?
(с) Тит Ливий «История Рима от основания города. Книга X»
А что же происходило тем временем по другую сторону моря?
А там гордый Рим, в полном соответствии с концепцией Чапека, впервые понял, что каждая победа приносит не только славу, но и проблемы. Но для начала спросим себя, а почему Рим вообще побеждал?
На то было три причины и два основания.
Во-первых, Рим был реально большой. Современники называют его одним из трёх крупнейших городов Италии тех времён, причём из остальных двух Вейи уже были покорены, а Капуя... (не будем забегать наперёд).
В середине V века до н.э. перепись насчитала в Риме 117 тыс. граждан (без вдов, сирот и рабов), на рубеже IV-III веков – уже 270 тыс. (далее число колебалось от 240 до 380 тыс. – в зависимости от эпидемий и войн). Для сравнения, 250 тыс. – это население нынешнего Ровно или Горловки. А прочие города Италии едва ли могли похвастаться более чем несколькими десятками тысяч жителей, то есть уступали Риму на порядок (как Здолбунов или Дубно тому же Ровно).
Это позволяло Риму при полном напряжении сил одномоментно выставить на битву от 60 до 80 тыс. воинов, то есть по определению больше целого населения любого из других городов. Напомню, что в те патриархальные времена даже патриции ходили за плугом, а война считалась гражданским долгом, от которого избавлялись только отверженные вроде преступников, убогих, ремесленников и музыкантов.
От самого Рима до самых отдалённых краёв Лация было не больше 30 км (как Киев из конца в конец), то есть расстояние в пределах одного форсированного марш-броска, а до большинства из латинянских городов можно было спокойно добраться обычным шагом за день, как от киевского КПП до Борисполя или Броваров. Ну, или как от того же Ровно до Здолбунова. В общем, не удивительно, что для латинян воевать было всё равно как «пойти набить морду городским» – ни стратегии, ни логистики; утром собрался – а днём уже отгрёб по сусалам и бежишь ночевать домой.
Маленький тёмно-красненький овал – это и есть стартовая площадка Рима перед приходом галлов
Вот на этих необъятных просторах римляне и боролись за право на самоопределение сначала 250 годов царского режима периода, а потом ещё 120 республиканских лет, периодически отвлекаясь на грызню между патрициями и плебеями, решение проблем с просроченной ипотекой, а также с укрощением узурпаторов – пока не пришли сеноны.
Галлы, когда сожгли город дотла, сами того не осознавая устроили Риму «холодный рестарт». В эпоху, когда жилище было ценностью на несколько поколений, а одежду не меняли, пока она не истлевала до прозрачности, мощь патрицианских gentes в немалой степени основывалась на фундаменте, в прямом смысле заложенном их далёкими предками. Да, благодаря обширной клиентеле, доступу к власти и некоторым денежным сбережениям патриции быстро восстановили своё могущество, но на короткий момент они стали «как все» – и многие это запомнили. Особенно самые активные плебеи, которым трудолюбие, умение или просто удача позволили сделать рывок и встать на один уровень со вчерашними бесспорными властителями жизни.
Поначалу, конечно же, всё шло прежним чередом: патриции презирали и властвовали, а плебеи галдели и злобствовали, но за жизнь одного поколения стало ясно, что игнорировать новые реалии уже не получится. В 367-м году до н.э. был принят закон, согласно которому один из консулов всегда должен был избираться из плебеев (собственно, одна из теорий гласит, что и сама должность консула появилась лишь тогда, а прежних преторов стали называть так задним числом, в силу ложной традиции).
И буквально за жизнь ещё одного поколения Рим не просто переступил черту, разделяющую граждан по происхождению, но внезапно обнаружил себя локальным гегемоном. Галлы были разбиты; соседние этрусские города, больше занятые внутренней конкуренцией, один за другим склоняли головы; соседние племена, сотни лет досаждавшие ежегодными войнами, приходили просить союза и покровительства.
И Рим даровал им это покровительство – в обмен на навязчивую опеку. Нет, формально почти все оставались независимыми. Но стоило им вести себя как-то не так – и Вечный Город всегда находил повод для войны. С понятным исходом.
Вскоре предсказуемо докатилось до того, что защиты Рима стали искать те, кому угрожал серьёзный противник. Например, в 343-м году до н.э. под крыло римлян попросилась Капуя – третий по величине город Италии, находившийся за 160 км на юго-восток от Рима (то есть как от того же Ровно уже до Хмельницкого... и учтите, что маршрутки ходили очень нерегулярно). Римляне подумали и согласились... чем втянули себя в долгую войну против злобных горцев-самнитов, «державших» всю центральную Италию (поучительную историю об одном из эпизодов этой войны я уже излагал).
В течение 50 лет Рим вёл беспрерывные войны со всеми соседями – этрусками, галлами, самнитами и умбрами. В определённый момент те даже осознали, что не могут справиться с таким врагом в одиночку, и заключили союз, но Рим уже настолько усилился, что сумел разгромить и их объединённое войско. Были усмирены восставшие было союзники-латиняне, и ряд городов получил римское гражданство, то есть фактически Рим начал потихоньку вырастать из статуса «просто большого города». Впрочем, осознание этого пришло лишь через 200 лет.
А потом наступили новые времена. Всё как будто произошло одновременно: окончательно замирены самниты, разбиты и приведены к покорности сеноны – разрушители Рима. Закон Гортензия в 287 году до н.э. окончательно стирает законодательные различия между патрициями и плебеями, и на сцену выступает новый класс – нобилитет. Рим принимается налаживать контакты с новыми соседями, с учётом своего нового статуса – и натыкается на двух главнейших геополитических соперников, Карфаген и эллинистические государства.
Надо сказать, к эллинам у римлян было особое отношение. Во-первых, они их считали поголовно... ммм... нетрадиционно ориентированными. Во-вторых, они утверждали, что греки умеют воевать только языком. В-третьих, у греков были деньги, а это уже весомый упрёк.
Но были и нюансы.
Как сказал один умный человек, за несколько столетий могущества Спарта не породила ни одного философа, способного прославить её строй. Зато в распутных Афинах философов, восхваляющих спартанские обычаи, было с избытком.
Так же и с Римом. Римляне перестраивали своё сельское хозяйство, читая греческие трактаты об агрономии, модифицировали военную тактику и стратегию, изучая произведения Фукидида и Ксенофонта, строили военные машины по эллинистическим чертежам и ругали греческие порядки, используя выученные под руководством греческих риторов обороты.
Будем честны, римляне смотрели на греческую цивилизацию и комплексовали, потому что греки умели многое из того, чего в Риме делать не могли. В том числе веселиться.
Тем более, что греки жили совсем близко. Мы ведь помним, что всё южное побережье Италии было густо усеяно греческими колониями, обобщённо называвшимися Великой Грецией. Однако, эти города вовсе не были чем-то единым: все они выводились разными метрополиями с малой родины, и вслед за ними находились в состоянии постоянной конкуренции (приблизительно как филиалы больших корпораций, вроде Сони и Панасоник, в какой-нибудь стране третьего мира).
Тарентская монета 280 года до н.э. Никакого подтекста, просто красиво
И никто, никто из них не любил Рим.
Впрочем, друг друга они не любили даже больше. И когда перспектива поглощения Римом стала реальней некуда, они предпочли не объединиться, а позвать на помощь какого-нибудь эллинистического царя. Сиракузы, уставшие от тирании Агафокла (продолжателя традиции знаменитых тиранов Дионисиев), предпочитали нанимать спартанцев. А Тарент, самый большой из греческих городов Италии, решил пригласить человека, которому прочили славу второго Александра Македонского, эпирского царя Пирра.
Судя по всему, авторы винтажных гравюр считали, что шлем у Пирра прирос к черепу
И тот явился – с помпой, наёмным войском, слонами и авторитарными замашками. Тарентцы, которые хотели таким образом избавиться от римлян, внезапно поняли, что променяли шило на мыло. Пирр закрыл театры, запретил продажу вина и принялся сгонять местных уклонистов в военкоматы со словами: «А вы что думали, я за вас воевать буду? А ну упал-отжался!»
Слухи о такой жестокости в отношении местных жителей, вероятно, встревожили римлян не на шутку. Они ещё не были знакомы с традициями развитого эллинизма и искренне считали, что приказывать «упал-отжался» грекам имеют право только они, а никак не их соплеменники. Поэтому консульское войско поспешило к Таренту, чтобы освободить его от угнетения и сухого закона.
– Развлечение! – обрадовался Пирр, и, не дожидаясь подхода местных союзников, выступил навстречу.
Встретились у мелкой речушки неподалёку от Гераклеи. Долго стояли и думали, как бы повежливей познакомиться. Потом решили, что брутальным мужикам нежности ни к чему, и принялись мочить друг друга острыми предметами и просто в реке. Но у Пирра в запасе было супероружие – слоны, и пока римляне втыкали в животных с двумя хвостами, эпирский царь их коварно разбил.
А дальше произошло то, за что римлян очень любили пафосные морализаторы и очень не любили соседи.
Пирр отправил в Рим старика Кинея, чтобы тот заключил очень выгодный (с точки зрения Пирра) мир: мол, живите себе спокойно, только признайте, что я в Италии главный. Сенат собрался, чтобы обсудить предложение, и тогда в здание внесли слепого и плешивого Аппия Клавдия...
И тут очередное лирическое отступление.
Клавдии – это в истории Рима отдельный сюжет, наполненный безмерным пафосом и сценками из театра абсурда. С самого переезда в Рим из своей сабинской глуши они не уставали радовать простых римлян потоком высокомерия, который лишь отчасти компенсировался несомненными талантами представителей этого gens.
Клавдиев постоянно подозревали в претензиях на царскую власть – и было за что. Нет, наверно, ни одного поколения, в котором какой-нибудь из Клавдиев не пытался бы рассказать, какие они молодцы, а плебеи – голодранцы и нищеброды, которых надо держать в колодках, чтобы не возомнили о себе невесть чего.
К примеру, в 451 году до н.э. Аппия Клавдия, внука родоначальника gens, избрали главой «совета десяти» (децимвиров), обладавшего полной властью в городе до составления новых законов (старые уже испортились). Аппий законы составил, а потом... отказался уходить. Более того, окружил себя вооружённой охраной и фактически установил в Риме тиранию. В конце концов он перешёл черту (как это часто бывает – на почве сексуальных домогательств) и после бессмысленного и беспощадного бунта был посажен в тюрьму, где и повесился.
Аппий Клавдий и благодарный народ. А кошку жалко
И вы знаете, в конечном счёте Клавдии таки стали царями... точнее императорами. И вот тогда все поняли, что не зря республиканцы 500 с лишним лет предостерегали Рим от такой беды, так как первый же из них, известный под именем Тиберий, затиранил всю родню, а потом в приступе паранойи удалился на пустынный остров, откуда продолжал рассылать по всей империи смертные приговоры (если что, эти именно его так панически боялся сам знаменитый прокуратор Иудеи, всадник «серебряное перо копьё» Понтий Пилат). Следующий из Клавдиев больше запомнился в истории под своим прозвищем Башмачок – Калигула... Думаю, комментарии здесь излишни.
Когда по пути в баню преторианцы Гамлет и Фортинбрас зарезали Калигулу, перед ними встал вопрос о преемнике. Они изловили «дядюшку Клавдия», забитого ботана, предмет насмешек безумного, но уже покойного императора, и сказали:
– О вас, Клавдиях, говорят, что вы все стремитесь к власти. Ну, царюй!
Надо сказать, что учёный лингвист-этруссколог Клавдий был не худшим из императоров. Но его сын, запомнившийся публике под простым именем Нерон, ещё раз доказал, что случайностями тут не пахнет. Больше римляне ошибку с Клавдиями не повторяли.
Но даже среди этого клана особой упоротостью отличался Аппий Клавдий Красс Цек, родившийся около 350 года до н.э. и вступивший в обязанности цензора в 312-м. Цензоры в ту эпоху среди прочего составляли списки сенаторов – так этот милый человек решил воспользоваться возможностью и стал продавать места сыновьям вольноотпущенников, всячески стараясь накопить монет (говорят, при этом он мстил сенаторам, которые помешали ему перед этим быть избранным в консулы).
Когда прошло полтора года и настало время освобождать офис, Аппий бесхитростно сказал «Не хочу!» – и продолжил выполнять обязанности цензора.
– Но... закон же... – попытались воззвать к нему почтенные римляне.
– Это плохой закон, он мне не нравится, – пожал плечами Аппий и пошёл дальше на стройку.
– Это позор! – возмутился его напарник (мы ведь помним, что римляне никому не доверяли единоличной власти). – Я немедленно подаю в отставку, и ты теперь тоже должен уйти.
– Без тебя обойдусь, – ответил Аппий... и не ушёл.
С другой стороны, причины для такой самоуверенности у Аппия были: он как раз начал две стройки века – городской водопровод и шоссе в Капую. И то, и другое осталось в истории под его именем – Аппиев (Клавдиев) акведук и Аппиева дорога.
Факт, Рим нуждался и в одном, и в другом. Колодцев и мутной тибрской воды уже не хватало на несколько сот тысяч человек (особенно при угрозе осады), так что проведённая из гор чистая вода была очень кстати, да и арки акведука выглядели весьма эстетично.
При Аппии Клавдии дорогу проложили до Капуи, а уже потом – до Брундизия, основного порта торговли с Грецией
Не менее важной была и дорога – первая из знаменитых римских дорог. На полпути между Римом и Капуей лежали гидкі болота, у яких на необачних легіонерів чатувала Альонушка, а римской армии требовалась скорость, чтобы успевать отбиваться от врагов на всех фронтах сразу. Поэтому несколько слоёв камней, песка и щебня сыграли важную роль в римских победах.
В общем, римлянам пришлось, поморщившись, стерпеть такое нахальство и дать Аппию досидеть ещё три с половиной года. После этого он со спокойной совестью был избран консулом (правда, войну ему не доверили, сказали – иди строй дальше)... И всё могло бы закончиться хорошо, но ведь Аппий не зря был самым упоротым из Клавдиев.
Через 10 лет, уже во время повторного консульского срока, Аппий возглавлял войско, ведущее войну против этрусков. Война шла плохо, и Аппий письмом вызвал своего коллегу Луция Волумния с войском из Самния. А когда тот прибыл, сделал круглые глаза и спросил: «А зачем ты пришёл? Я тебя не звал».
Глупую ситуацию едва разрулили, и объединённое войско таки разбило четверной союз римских противников. Но сенаторы Аппию его выходки не простили и лишили триумфа.
Дальше ему досталась диктатура. Что именно Аппий делал на посту, неизвестно, но после этого он ослеп. (Впрочем, некоторые утверждают, что слепота нужна была Аппию, как клетчатый пледик Насирову – чтобы избежать судебного иска по результатам своего консульства... или он просто стал близорук настолько, что его признали непригодным к выполнению общественных обязанностей).
Итого, когда в 280 году до н.э. сыновья (среди которых были первый из Неронов) внесли ослепшего Аппия, подобно пророку Миколі Островському, в Сенат у домовині в стилі рококо, он чуть не произнёс монолог своего будущего альтер-эго насчёт силы слова, но вовремя вспомнил, в какой эпохе находится, и толкнул не менее проникновенную речь о внешней политике, которая стала первым примером римского ораторского искусства (за что её тут же возненавидели школьники). Желающие могут ознакомиться с нею здесь, а я лишь передам краткое содержание после удаления нецензурных выражений.
Суть отповеди сводилась к тому, что нельзя вести переговоры, пока враг стоит на пороге. Если он действительно хочет мира – пускай сначала отступит, если нет – то и переговариваться не о чём. Иначе назовите меня ослом и приделайте уши подлиннее, гадом буду.
Старик с белой повязкой голодующего – Киней, а все в белом – римляне
Речь великого слепого стала своеобразной внешнеполитической доктриной Рима, и к ней не раз ещё приходилось возвращаться в тяжёлые времена войн с Ганнибалом, Антиохом и Митридатом. Но Пирр об этом не знал. Как человек утончённый, он оценил выдержку и такт противника и принялся готовиться к новой кампании, пополнив армию местными воинами и новой партией лицензированных импортных слонов.
Получилось так себе. В новой битве Пирр, не без помощи уловок, опять взял верх, но когда один из немногочисленных выживших офицеров стал поздравлять его с победой, тот в сердцах ответил: «Если я и дальше буду торговать с таким гешефтом, то с меня начнёт ржать весь Привоз». Или что-то в этом роде, источники расходятся в деталях.
На этой стадии Пирр начал подозревать, что дело не в военных победах, а в том, чего он не доучил в школе. Враги римлян, на которых он так рассчитывал, вместо того, чтобы присоединиться к нему, почему-то дружно решили отсидеться и посмотреть, кто победит. Пирр переступил через принципы и решил поинтересоваться, может он их чем-то обидел. Но было поздно, самниты не брали трубку, тарентцы отвечали уклончиво, и даже старик Киней предпочёл просветление попыткам спасти ситуацию.
Экстренный вызов на Сицилию прозвучал как петушиный крик во время ночи ходячих мертвецов. Сиракузам нужен был опытный администратор по разборкам с Карфагеном, опыт работы обязательный – и Пирр рванул туда с остатком армии.
Более реалистичный вариант прибытия Пирра в Италию
Там всё прошло по отлаженному сценарию: царь разбивает врагов, захватывает остров, начинает тиранить местных, казнит ярких представителей местного бомонда, запутывается в интригах, теряет поддержку и половину новой армии – и два года спустя возвращается обратно в Италию. Согласно преданию, глядя обратно на исчезающую за горизонтом Сицилию он произнёс историческую фразу: «Ой, щас шото будет! Какое ристалище для состязаний оставляем мы римлянам и карфагенянам, друзья!».
В Италии ему уже были не рады. Вспоминая тягу Пирра к действиям в стиле «всё для войны, всё для победы», греческие города начинают склоняться к мысли, что римляне не так уж плохи, при них греков хотя бы не ели. Недобитые самниты и луканы после сицилийского кульбита осознают, что цари приходят и уходят, а им тут с римлянами по любому жить.
Да и вообще, у римлян можно договориться если не с одним, то с другим. Там даже спрашивают твоё мнение, а друзьям иногда отводят почётное место в цирке – и даже не на арене, а на скамьях. И в истинных богов верят, не то что всякие. Да и вообще, вы видели, какой в Риме акведук отгрохали? А храмы? О-о-о, это что-то божественное...
Пирр понадеялся на свой любимый аргумент. Ну, на хоботяр с башенками. Но римляне не теряли время зря. Они закупили пару слонов на али-экспрессе (его тогда обслуживали вовсе даже не евреи, как вы могли подумать, а финикийцы, ради этого римляне случая даже с карфагенянами договор о ненападении заключили), начали водить их по улицам, давая каждой моське возможность написать по этому поводу коммент, а потом и вовсе вкинули информационную бомбу, мол, тварюки эти мышей боятся – а уж квиритов и подавно.
В общем, в 275 году до н.э. римляне разбили таки армию Пирра под Беневентумом и захватили его слонов, на чём война, по обоюдному соглашению, и была завершена.
«Не сильно-то и хотелось!» – ответил Пирр ещё одним бессмертным афоризмом и отправился домой. Там ему опять стало скучно, и он пошёл додалбываться до спартанцев (не, ну а до кого же ещё?). Почему-то у него это не получилось, хотя шансы были. Но не сложилось. Пирр отреагировал не очень адекватно – и пошёл завоёвывать Аргос (это было совсем рядом). Там во время уличной битвы его и настиг кусок черепицы в голову.
Греки очень скорбели о смерти такого великого человека и возвели на месте его гибели храм.
А римлянам в Италии теперь противников не осталось. И этрусские города, и греческие колонии, и горные племена поспешили заключить с ними договора о союзе и покровительстве. Египетский царь Птолемей, узнав о результатах войны, прислал в Рим посольство и установил дипломатические связи. Матч «Республика против Монархии» закончилась убедительной победой домашней команды в третьем раунде. Теперь предстояли матчи на выезде
Рим вышел в международную лигу, а на арене в предвкушении встречи уже разминались парни, верующие в Баала и бесстрашно бороздящие просторы больших морей.
И мораль, как же без неё.
Как сказал в молодости один непризнанный гений современности, «повествование тем лучше описания исторических закономерностей, что включает в себя и историческую закономерность, и ее опровержение». Так и в истории с Пирровой войной есть ещё одна притча, которую каждый волен толковать по-своему.
Вернувшись из Рима, умница Киней среди прочего сказал Пирру, что тот никогда не победит этот город, потому что его сенат – это сборище царей. Следует, однако, помнить, что Плутарх, передавший нам этот рассказ, был невысокого мнения о царях как таковых. Он считал, что именно их жадность, тщеславие и коварство губят государство.
Но 300 царей всё же побеждают одного. Пусть даже не с первого раза.
И об этом стоит помнить.
Acknowledgments
Ради разнообразия поблагодарим Плутарха.
Данный блог является научно-популярным. В статье могут быть изложены точки зрения, отличные от мнения автора.