Abstract
О борьбе униженных против оскорблённых, о политике «нет ручек – нет и зарплаты», а также о закромах, в которых можно найти запасную армию
Пикеринг: Вы не признаёте мораль?!
Дулиттл: Нет. Мне она не по карману. И вы бы на моём месте не признавали. Но раз уж Элизе повезло, пусть уж и мне что-нибудь обломится. Рассудите здраво, кто я такой? Скажите, кто? Недостойный бедняк. Вот кто! Подумайте, что это значит? А то, что я постоянный объект нападок буржуазной морали. И, если где-то запахло деньгами, и я хочу взять свою долю. Мне говорят: ты недостоин. А нужно мне ничуть не меньше, чем достойной вдовушке, которая из 6 разных благотворительных обществ выуживает деньги на похороны одного и того же мужа. Мне нужно даже больше, чем достойному человеку. Аппетит у меня не хуже, а пью я намного больше.
(с) «Моя прекрасная леди»
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РАДЖ, НО НЕ КУТРАПАЛИ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. PLAY UP! PLAY UP!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МЫ С ТОБОЙ ОДНОЙ КРОВИ!
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. НА ДАЛЁКОМ ОРИНОКО НЕ БЫВАЛ Я НИКОГДА
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. КИМ, НО НЕ ЧЕН И НЕ ЫН
Жизнь Киплинга после «Кима» принято описывать расплывчатыми фразами вроде «падение популярности», «замкнутость в себе», «отход от общепринятых идей гуманизма» и, конечно же «превращение в закостенелого империалиста». Но что же именно происходило с ним в эти 35 долгих лет? Точнее, что происходило с ним и с его Империей, потому что отделить одно от другого уже не представляется возможным.
А происходило то, что Британия устала от пресловутого Бремени Белого Человека. На протяжении одного поколения экзотика далёких неизведанных земель и жажда приключений выдёргивали самых неусидчивых и двигали границы Империи, но всему есть предел – и следующее поколение уже воспринимало само собой разумеющимся все эти пароходы, телеграфы и пулемёты, которые были супердостижениями для их родителей. Империализм стал нормой, верховенство белого человека больше не требовалось доказывать с риском для жизни – и все идеалы, приведшие к этой вершине, стали скучны, обыденны. Место первопроходцев заняли бюрократы, а место приключений – эзотерика, углубление во внутренний мир и мистика. На смену позитивизму пришло декадентство, прогрессу – самопознание.
И сейчас, с расстояния в 100 лет, это кажется очевидным и неизбежным. А вот для современников это было чем-то непонятным, странным отклонением от надлежащего пути, которое можно – и должно! – исправить. Стоит лишь немного поднапрячься...
Но почему-то попытки стряхнуть наваждение приводили лишь к дальнейшему падению в пропасть... с точки зрения людей старшего поколения, конечно же. А с точки зрения молодых, наоборот, на смену бездушной власти машин в промышленности и государственном устройстве приходила эра социальной справедливости. Вот только справедливость эту все понимали очень по-разному.
1911, Ливерпуль, армия введена в город, чтобы прекратить забастовку докеров. Это всего лишь один из десятков случаев в Великобритании начала XX века
1906 год стал скандальным для британской политики. И дело даже не в том, что консерваторы проиграли на выборах – не впервой, и не в том, что победили либералы. Неприятная для многих новинка состояла в том, как либералы это сделали. А ещё точнее, с кем. Большинство в Палате Общин было сформировано в союзе с группой, которая представляла профсоюзных активистов (трейд-юнионы), рыхлой, скандальной и непредсказуемой. Они пока что не были партией, у них не было устава, не было официального руководителя, зато они уже определились с названием – Партия Труда, иначе говоря, лейбористы. Пост министра торговли, а потом министра финансов в новом правительстве занял главный сторонник этого союза, валлиец Дэвид Ллойд Джордж.
Не было фигуры более ненавистной в высших слоях британского общества. Он отменил право англиканской церкви вести школьное обучение и пролоббировал валлийский в качестве основного языка в школах Уэльса. Он продвинул «народный бюджет», в котором вводились налоги на предметы роскоши и пустующие земли в частном владении, а также прогрессивный налог на «сверхбогатства». Он ввёл для рабочих государственное страхование по болезни, производственным травмам и безработице. В общем, социалист, левак и всё такое.
Дэвид Ллойд Джордж (1863–1945), фотография 1911 года. В 1916 году совершит внутрипартийный переворот и станет премьер-министром вместо Асквита. Ещё никто не знает, что он будет последним премьером-либералом в истории Великобритании
Мотивы Ллойд Джорджа были весьма прозрачны (он их и не скрывал): дать униженным и оскорблённым немного, чтобы те не взяли всё. И задним числом, зная о том, что эти реформы предотвратили столь желанную двум вестфальцам, Карлу и Фридриху, пролетарскую революцию в Англии (которая уже была готова начаться), мы понимаем его правоту. Но для современников наглый министр был воплощением всех худших качеств популиста и врага истинных британских ценностей.
К их числу принадлежал, естественно, и Киплинг. Его отношение к профсоюзам вообще было не секретом – он считал любые формы самоорганизации рабочих непатриотичными. Их долг перед обществом был работать ради величия нации, а не шуметь на митингах. Квинтэссенцией его чувств стал знаменитый стих A Servant when he Reigneth (в русских переводах известный как «Раб, который стал царём», «Холоп, который стал царём» и «Слуга на царстве»).
К нашему счастью Киплинг был настолько гениален, что в своих стихах часто говорил намного больше, чем и сам хотел
Понимая, что его голос больше не имеет авторитета в широких слоях, Киплинг поступил как настоящий солдат – стал делать незаметную, но важную работу по «исправлению общества», то есть писать книги по истории Англии. И хоть его имя не сильно светилось в титрах, целое поколение британских детей выросло на этих рассказах, как всегда написанных живо и увлекательно.
Отщепенская позиция Киплинга не ускользнула от внимания представителей «большой литературы». Бернард Шоу выразился о нём в стиле «как хорошо, что его творчество мало на кого влияет». Оскар Уайльд иронично заметил, что произведения Киплинга озаряют жизнь вспышками вульгарности, а Герберт Уэллс попросту назвал Редьярда «живой инферналией». В общем, любовь до гроба, и лучше поскорее.
В 1909 году Киплинг умудрился разругаться чуть ли не с единственными своим другом-литератором, Конан Дойлом, причём опять на почве политики. Дело в том, что сэр Артур опубликовал в The Times ряд писем британских журналистов и дипломатов из Конго – личного владения бельгийского короля Леопольда II, которые потом издал отдельной книгой под названием «Преступления в Конго». Если вкратце, то в течение 23 лет ЧВК короля (чёрные под руководством белых офицеров) практиковали в «резиновом государстве» – на тот момент фактически монополисте в экспорте каучука – настоящее рабство в стиле «Хижины дядюшки Тома», базирующееся на не менее откровенном терроре. Описания сцен сгона женщин, используемых в качестве заложниц на время сбора урожая, и фотографии детей с отрубленными руками произвели на европейскую публику неизгладимое впечатление, и Леопольду пришлось срочно передать свои владения (размером в 23 Бельгии) под управление правительства.
Киплинг, конечно же, не одобрял поведение бельгийцев, однако выразил Артуру своё мнение, что тот подобными «горячими» репортажами подрывает авторитет не только Бельгии, но и Британии, поскольку широкая читательская публика может подумать, что и британцы в Африке делают нечто подобное. Конан Дойл ответил, что нельзя утаивать такую страшную правду из опасения репутационных потерь. После этого они письмами обмениваться перестали.
Если вам когда-нибудь захочется посмеяться над антиевропейским пафосом Патриса Лумумбы, вспомните эту фотографию
Киплингу шёл шестой десяток, и близкие один за другим стали покидать его. В 1910 году от инфаркта умерла его мать, отец пережил её буквально на два месяца. Из всех сестёр МакДональд Алиса, наверно, была самой счастливой. Красавица Агнесс, прострадав всю жизнь в браке с мрачным человеком, для которого в жизни существовали только картины, умерла на 4 года раньше от рака. Любимая тётя Джорджиана пережила и своего мужа Эдварда, и свою истинную, но не состоявшуюся любовь, «вице-дядюшку» Топси, едва уцелела во время нападения на свой дом толпы патриотически настроенных сограждан в 1900-м (она была открытой противницей войны против буров и не стеснялась об этом говорить вслух) и посвятила ещё 22 года жизни унылому собиранию и публикации всех воспоминаний о муже. Судьба Луизы сложилась хуже всех: несчастливая в своём поспешном браке, она потеряла несколько детей в результате выкидышей (и ещё по крайней мере одного от аборта), из-за родовых травм провела несколько лет в «терапевтической ванной», так как её тело не могло выдержать нагрузок.
Постаревшие сёстры Макдональд: Алиса Киплинг, Джорджиана Бёрн-Джонс, Луиза Болдуин, Агнесс Пойнтер
Если вы спросите, отчего же всё так грустно, то ответ один – викторианские нормы. Да, климат в те времена был намного холоднее, а угля сжигалось столько, что в городах буквально нечем было дышать из-за смога, но всё это меркнет по сравнению с тем, в какие физические условия была поставлена женщина той эпохи. Без права распоряжаться имуществом (потому что женщины по природе глупы и неспособны мыслить рационально), без права голоса (а что от них можно услышать?), обязанные во всём полагаться на мужей и во всём подчиняться их воле, они ещё были и в буквальном смысле слова скованными – своей одеждой. Тугие корсеты деформировали грудную клетку, пережимали кровеносные сосуды, смещали и травмировали внутренние органы. Вдобавок, в гардеробе викторианских женщин, задрапированных бесчисленным количеством юбок и подъюбников, отсутствовала такая элементарная вещь как трусы, а иногда и чулки, что при постоянных сквозняках... мда... Стоит ли удивляться, что беременность и роды часто были для них смертельным приговором? И стоит ли удивляться, что движение суфражисток изначально было яростным: начиная с таких стартовых позиций, трудно оставаться в рамках приличий.
Иллюстрация конца XIX века, когда с проблемой начали бороться
«Развратная» эпоха эдвардианства (эстетика которой наиболее знакома нам по «Аббатству Даунтон»), пришедшая со смертью королевы Виктории, начала один за другим выбрасывать в мусор эти калечащие тело и душу стереотипы. За компанию туда же полетели и имперские идеалы гордости, величия и доминирования над низшими расами; просто в силу склонности людей к чёрно-белой картине: по одну сторону теперь стали эмансипированные, стремящиеся к всеобщему равенству и миру во всём мире радикалы, а по другую – ностальгирующие сторонники «старого порядка», в котором белый человек гордо нёс своё бремя, мужчины были мужественными, а женщины не вели себя как проститутки. В общем, типичный конфликт поколений, етить.
Один из митингов суфражисток. Не всегда всё заканчивалось мирно
Либеральные правительства, чьё присутствие во власти теперь целиком зависело от голосов союзников-лейбористов, сдавали имперские позиции не только в вопросах внутренней политики. 1905-14 годы стали десятилетием показного пацифизма. Военные расходы были урезаны, а программы модернизации заморожены... по крайней мере, официально. Но на самом деле за спиной министров и правительственных «говорящих голов» продолжали работать секретари министерств и чиновники среднего ранга, а также промышленники, которые искренне считали, что при власти на самом деле они, а в белом здании на проспекте Конной Гвардии – это так, недоразумение.
Антипацифистский плакат времён Великой Войны
Такая ситуация имела очень далеко идущие последствия для мировой истории, ведь далеко не все иностранные послы были в курсе реальной кухни британского военного офиса. Союзники Великобритании по Антанте угрюмо составляли планы будущей войны без участия «царицы морей», откровенно сдающей свои позиции в бескрайнем мировом океане. А вот в Берлине наоборот были счастливы и ещё больше педалировали постройку новейших дредноутов, чтобы поскорее избавиться от некогда могучего, а теперь стареющего и беззубого льва с Островов. Без сомнения, именно то, что Британия официально вышла из гонки вооружений, послужило решающим аргументом для Второго Рейха в вопросе о начале новой войны.
И вот наступили жаркие дни июля-августа 1914 года, и либеральное правительство Асквита, получившее официальный запрос от союзников по Антанте «Так вы собираетесь выполнять свои обязательства или как?», раскололось пополам на пацифистов и сторонников войны. И посреди разлома опять оказался ненавистный консерваторам и патриотам «вельш» Ллойд Джордж. Он колебался несколько дней, доводя до нервных срывов многих видных политиков в Лондоне и Париже, но последней каплей стала интервенция Германии в Бельгию. Совесть Ллойд Джорджа теперь была чиста: Британия обязана вступить в войну не только ради выполнения своего слова перед союзниками, но и для защиты прав малых наций, гарантированной им всеми цивилизованными государствами. Эту карту пацифистам крыть было нечем, и Британия, к ужасу кайзера Вилли, объявила Германской империи войну. (Нельзя не отметить горькой иронии ситуации: немцев подвело именно пренебрежение правами слабых стран. Запомните, высокомерие – путь к поражению).
Знаменитый плакат, на котором генерал Китченер, военный министр, спрашивает, кто ещё не записался в добровольцы. Именно с него будут списаны и Дядюшка Сэм, и красноармеец с тем же вопросом на устах
Теперь перед Британией во весь рост стал вопрос «А воевать-то чем?». Позор и жертвы бурской войны ещё были свежи в памяти, а тут целый Центральный блок с Германией во главе. И в этой ситуации военный министр внезапно выясняет, что закрома полны, дредноуты стоят под парами, а экспедиционный корпус готов к мобилизации и отправке в Европу. Дальнейший разговор с ответственными лицами чем-то напоминал смесь знаменитой беседы Штирлица с генералом вермахта в поезде на Берн и диалогов из «Да, господин министр».
– У нас нет армии!
– У нас есть армия.
– Значит у нас нет кадрового резерва!
– У нас есть кадровый резерв.
– В таком случае, у нас нет техники!
– У нас есть техника.
– Стоп, а кто это всё сделал?
– Мы.
– Но ведь при власти мы!
– Несомненно, господин министр.
– Но кто же приказал готовиться к войне?
– Будем считать, что это случилось само собой...
Естественно, Киплинг не мог остаться в стороне. Слово «немец» исчезло из его лексикона, отныне он называл их исключительно гуннами, дикими зверями и воплощениями зла. Из-под его пера один за другим выходят патриотические памфлеты, пылкие и порой поражающие своей неприкрытой ненавистью к врагу. Он понимает, что его, близорукого старика, даже близко не подпустят к настоящему сражению, даже в роли корреспондента. Но он не может не делать ничего, пока во Фландрии мальчики идут в бой со сборниками его стихов в походных рюкзаках (не преувеличение, так и было). Он обязан принести свою жертву Родине. Даже сын Конан Дойла пошёл на фронт!..
Его сыну Джону, милому доброму мальчику, уже 17. Он добровольцем идёт на флот... и медкомиссия забраковывает его из-за близорукости (вероятно, наследственной). Он трижды подаёт бумаги, чтобы поступить в сухопутные силы, но и там жестокие медики не дают ему исполнить свой патриотический долг. Тогда Редьярд пишет своему старому другу по бурской войне, бывшему главнокомандующему, а ныне полковнику Ирландских гвардейцев, лорду Робертсу, и тот принимает парня в свой полк.
25 сентября 1915 «новая армия», добровольцы, ответившие на Китченеровский призыв, вступили в первый свой бой на Западном фронте. В битве при Лоосе 6 дивизий будут брошены в лобовую атаку на укреплённые немецкие позиции. Они дойдут до первых германских траншей... и большинство из них останется там навсегда, на рядах колючей проволоки под перекрёстным огнём немецких пулемётов (именно от той битвы впервые сохранилась история о пулемётчиках, сошедших с ума от количества убитых своими руками). После четырёх дней тщетных попыток выбить бошей с их позиций остатки британских дивизий отойдут обратно, потеряв 59 247 человек. Одним из них был младший лейтенант Ирландской гвардии Джон Киплинг, погибший на третий день этого безумия.
Младший лейтенант Джон Киплинг (1897–1915). RIP
Свидетели его смерти в конце концов найдутся среди раненых, но никто не решится рассказать обезумевшему Киплингу о том, как именно погиб его сын. Редьярд ещё два года будет верить в то, что Джон попал в плен и сейчас находится где-то в концлагере. Он задействовал все свои связи: принца Уэльского, крон-принцессу Швеции, американского посла, – вдвоём с Каролин они опросят всех его (немногих) выживших однополчан, британские лётчики будут сбрасывать над немецкими траншеями вместо бомб листовки с портретом младшего лейтенанта Киплинга и просьбой передать любые сведения о нём через Красный Крест (на немецком)... Что характерно, немцы, даже зная об ожесточённости, с которой Редьярд пишет о них у себя дома, были бы готовы помочь – многие из них сами выросли на сказках Киплинга – но, увы...
Киплинг постепенно теряет связь с реальностью. Бессонница, мучавшая его ещё со времён «Дома Отчаянья», вернулась с тройной силой, острая боль в животе временами сводит с ума. Его произведения начинают граничить с кощунством и языческой кровожадностью, он требует стереть с лица земли германскую нацию и вымарать из книг всякое упоминание об этой стране нелюдей. В конечном итоге он начинает откровенно пугать читателей. Британцы, пусть даже уставшие от войны, испуганные налётами цеппелинов и оплакивающие смерть сотен тысяч мужчин, всё же оставались в большинстве своём людьми добрыми, иногда – страшно сказать – милосердными христианами, и рассказ Киплинга о том, как простая английская женщина получила оргазм от наблюдения за умирающим германским лётчиком, был встречен с некоторой... настороженностью.
продолжение следует ЗДЕСЬ
