Abstract
Об аттракционе «Вдохновенный писатель» всего за 5 пенсов, о правильных курортных друзьях, а также о пользе для мировой литературы от воспитания детей
Well they"ll tell you that your liberty
Is constantly in jeopardy
It"s something you must loyally defend
But isn"t it demeaning
When your well-intended meanings
Mean your means"ll have to justify your ends!
(с)Daniel Kahn "Freedom is a verb"
Когда все умрут, тогда только кончится Большая Игра. Не раньше.
(c) Р. Киплинг "Ким"
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РАДЖ, НО НЕ КУТРАПАЛИ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. PLAY UP! PLAY UP!
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. МЫ С ТОБОЙ ОДНОЙ КРОВИ!
ЧАСТЬ ЧЕТВЁРТАЯ. НА ДАЛЁКОМ ОРИНОКО НЕ БЫВАЛ Я НИКОГДА
Вернувшись из США, Киплинги поселились в Девоне, неподалёку от места учёбы Редьярда. У них родился сын, Джон. Денег на приличную жизнь им теперь хватало: "Книга джунглей", несмотря на всё бурчание критиков, продолжала продаваться огромными тиражами, но тут оказалось, что у известности есть и отрицательные черты, которые "бард империализма" раньше списывал на американскую невоспитанность. Узнав, что в их краях поселился сам Киплинг, местные извозчики устроили своего рода аттракцион-зоопарк: провозили пассажиров возле его дома и за отдельную плату притормаживали и позволяли встать во весь рост, чтобы иметь возможность заглянуть через невысокую ограду на то, как великий поэт творит в своём саду. Редьярд, плохо переносивший подобное мещанство, нервничал и уходил в дом. Творить не получалось. Некоторое время Каролин, изучив расписание дилижансов, выходила за ворота и отпугивать непрошеных зрителей своим грозным видом, но от этого легче не становилось.
Джозефина, Джон и Элси Киплинг
Вскоре нашёлся повод переехать, правда, печальный. Эдвард Бёрн-Джонс, муж его любимой тёти Джорджианы и пособник в детских играх Редьярда, умер. В связи с этим Киплинги переселились поближе к их дому в Эссексе, чтобы помочь родичам в их горе – ведь Редьярд фактически стал главным в семье (женщины не в счёт, это же викторианская эпоха) и теперь решил отплатить за доброту, проявленную к нему в детстве. В Эссексе они и прожили до конца своих дней.
Конечно, слава убеждённого империалиста, непоколебимой скалой стоящего против натиска анархистов, стремящихся разрушить британский уклад, создавала проблемы родственникам Редьярда, принадлежавшим к откровенно левым кругам (это было модно среди богемы и людей искусства тех времён), и чтобы оправдать себя в глазах общественности (да и своих собственных), они придумали компромиссную характеристику: мол, Редьярд – ответственный империалист, который всё понимает, просто странности у него такие. Под "странностями" подразумевался стих, до сих пор являющийся своеобразным девизом определённой (не всегда лучшей) части народонаселения – "Бремя белого человека", который своей неоспоримой гениальностью в сочетании с не менее неоспоримой провокационностью у многих вызывает жжение в разных частях тела (если что, я о сердце... а вы о чём подумали?).
Кстати, рекомендую стих почитать. Весь, а не первые строки, которые чаще всего любят цитировать. Он весьма... хм... неоднозначен, если не сказать самоироничен, и главный его посыл вовсе не в превосходстве белого человека над прочими, а в требовании постоянного самопожертвования... Мы ещё вернёмся к этому стиху чуть позже. А пока что Киплинги обустраиваются в Англии и чувствуют себя не так уж плохо...
Однако первая же зима напомнила Редьярду, почему он в своё время переехал на другую сторону океана. Врачи настоятельно советовали изменить прописку хотя бы на холодное время года. Можно было, конечно, свалить обратно в Индию, но Каролин была против, да и дети, рождённые по эту сторону тропика, могли не совладать с индийским климатом. Компромисс был найден, и на рождественские каникулы 1898 года семейство отправилось туда, где нет малярии и переполненных городов, однако Санта-Клаус всё равно приходит в плавках, потому что надевать шубу в такую жару равносильно самоубийству – в Южную Африку.
Стоит ли удивляться, что всемирную знаменитость, патриота Империи и защитника исконно британских ценностей немедленно познакомили с другим, не менее знаменитым британцем, фантазёром и некоронованным королём Капской колонии (в отставке), Сесилем Родсом? Шумный и эпатажный Родс и сумрачный, но бойкий на язык Киплинг немедленно понравились друг другу. Настолько, что Сесиль с барского плеча взял и подарил новому товарищу дом в Гроот Шуур, неподалёку от Муйзенберга, своей резиденции на берегу Атлантического океана, чтобы два великих человека могли без препятствий зайти друг к другу на чашечку чаю и поболтать о судьбах мира. (Киплинг будет проводить в нём каждую зиму на протяжении 10 лет, за исключением года злополучной поездки в США).
Гроот Шуур у подножья Дьявольского Пика. На заднем плане – бухта Кейптауна
Родс уже два года не был премьер-министром Капской колонии и директором ЮАБК, но это не значило, что он стал весить меньше в политике Южной Африки, и в его доме часто бывали люди, которым по статусу следовало бы приказывать, а не спрашивать совета: новые министры колонии и директора африканских концессий, а также сам генерал-губернатор и верховный комиссар Капской Колонии, известный как человек с самой холодной головой и острым умом во всей Британии, живое воплощение идеального "белого человека", Альфред Мильнер. И конечно же в гостиной Родсовского особняка в Муйзенберге часто обретался лучший друг его владельца, герой недавнего неудачного (но всё равно считавшегося славным) рейда на Йоханнесбург, Линдер Джеймсон. Разговор их неизбежно скатывался к одной из двух тем: кто виноват и что делать. В смысле, почему так хорошо подготовленный план провалился и как теперь сделать всё правильно.
– Чёртовы дураки в Йоханнесбурге! – срываясь на фальцет, горячился Родс. – Нашли время выяснять форму устройства своего будущего государства! Толку было от их разглагольствований, если восстание ещё не началось. Упустили момент... Да и ты хорош. Зачем ты отправился в поход без приказа? Если бы ты дождался моей телеграммы...
– Если... если... если... – иронично прокомментировал Линдер и походя отметил, как блеснули глаза Киплинга.
В такие моменты в Редьярде просыпался журналист, и он предпочитал молчать и слушать, пока говорили интересные люди. Зато когда речь заходила о силе духа и цивилизационной миссии Британии, у Киплинга было на уме многое такое, что заставляло даже этих великих личностей молчать и слушать уже его. Про себя он не переставал удивляться, как может быть превратно понят человек, если не слышишь его воочию: все видели в Родсе и Джеймсоне империалистов и расистов, а Киплинг – сильных харизматичных людей, лидеров, способных на самопожертвование ради великой цели. Это был именно тот случай, о котором он писал в "Востоке и Западе": сильный с сильным лицом к лицу понимали, что они, что бы их ни разделяло – настоящие братья по духу.
Стоит ли удивляться, что зимой 1900-го, едва оправившись от пневмонии и не успев даже толком оплакать любимую дочь, Киплинг срывается в Южную Африку, где началась война с бурами. Он едет не праздным "туристом" (хотя какие туристы на войне), а корреспондентом газеты "The Friend", и цель его – написать правдивый и патриотический отчёт о том, что происходит в далёких степях Трансвааля и Оранжевой. Но первые же новости с фронта отбивают у него желание писать правду. Все три британские колонны, которые, подстёгиваемые газетами Родса, шли на разблокировку Кимберли, Ледисмита и для захвата Блумфонтейна, терпят сокрушительный разгром. Чёртовы буры опять смогли навязать свой способ ведения войны: массированный обстрел из укрытий, обхват флангов и уничтожение цепи командования. Британцы откатываются назад, потери исчисляются многими сотнями. Проходит ещё несколько месяцев, прежде чем прибывают подкрепления из Индии, и новый командующий, лорд Робертс, наконец-то берёт Блумфонтейн. В составе этой колонны Киплинг и прибывает на фронт, правда, лишь на две недели – здоровье опять подводит его.
Зато в Блумфонтейне остаётся другая звезда британской литературы, друг Киплинга, самый оплачиваемый автор мира, отложивший перо и записавшийся добровольцем в частный лазарет – Артур Конан Дойл. На корабле, вёзшем его в Кейптаун, Артур умудрился подхватить тиф и едва не умер. Его спасла своевременная прививка, и с этого момента он соединил свой врачебный опыт и писательский авторитет, добиваясь обязательного вакцинирования всех военных перед отправкой на фронт.
Болезнь помешала Конан Дойлу вступить в столицу Оранжевой республики вместе с победоносной армией, зато через 10 дней после этого он немедленно попал в ад. Буры успешно атаковали британскую армию на выходе из города и фактически взяли его в осаду, перерезав водоснабжение и подвоз провианта. Блумфонтейн стал ловушкой для британцев, и коммандос надеялись, что теперь, осознав бессмысленность борьбы, те согласятся оставить их в покое и уйти. Но это были британцы – и они не ушли.
Эвакуация раненых после битвы в ходе бурской войны, Г. М. Паджет, 1900
Единственными источниками питьевой воды стали река и выработанные шахты, и в городе, наполненном ранеными, началась эпидемия тифа. Словно в издевательство, начались сильные ливни, и крикетное поле, на котором располагался армейский госпиталь, превратилось в море грязи. Конан Дойл иронично подписывал свои письма адресом "Кафе Желудочно-Кишечное, бульвар де Микроб", а в стихах Киплинга солдаты называют столицу Оранжевой республики "Блум-тифондейном".
Но британцы выстояли, и уже к концу осени (т.е. в мае) захватили и Преторию. Вот только выводы из этого двое друзей-писателей сделали совершенно разные. Конан Дойл уверился в силе Британии, способной превозмочь любые трудности, в силе простых "томми", готовых в грязи бороться за правду, в высокой миссии, которую несёт Империя. А рассказы о якобы применяемой тактике выжженной земли и концлагерях – это гнусные инсинуации, сочинённые немцами, французами и прочими клеветниками и завистниками России Британии. По возвращении на родину он написал сугубо правильную книгу о подвигах бурской войны, был посвящён в рыцари и получил в литературной тусовке ехидное прозвище The Патриот.
А Киплинг... А Киплинг молчал. Врать не хотел, сказать правду – не мог. Редкие фразы и несколько стихов – вот всё, что дождалась от него публика. Причём фразы эти были весьма невесёлые. "Бурскую мы проиграли", – как-то проговорился он на людях, вызвав некоторую оторопь у присутствовавших. Как же проиграли, если Трансвааль и Оранжевая теперь часть Империи? А в ответ опять мрачная многозначительная тишина.
Киплинг с коллегами-журналистами в Южной Африке (1900-01)
Его ощущение от этой единственной войны, которую он видел воочию, можно передать рефреном стиха Boots ("Пыль" в русском переводе): There"s no discharge in the war.
Эту фразу трудно перевести на русский адекватно, столько у неё значений. Это и "на войне нет выходных", и "нет выстрелов", и "нет возможности разрядить винтовку", и "нет отдыха"... Тягостное ожидание нападения, выматывающая настороженность, кропотливый учёт патронов и воды – и никаких славных сражений, только пыль, пыль, пыль... марш-марш-марш... раз-два-раз-два... подтянуть строй!
Мог ли Киплинг выразить это всё доступным для широкой публики способом? Мог. Он был талантлив и правдив. Но им завладел страх, замаскированный под чувство долга, страх потери популярности, страх потери лица, страх признания в том, что он мог быть неправым в своих прошлых – гениальных! – стихах. Он боялся разрушить свой образ в глазах немногих людей, от которых получал моральную поддержку, от патриотов Империи.
И это были не пустые опасения. Выросло новое поколение британцев, для которых его произведения заменяли Библию. Молодые лейтенанты в 1900-х говорили словами из Киплинговских стихов – потому что их представления об армии сформировались именно под их влиянием. Презренные кокни и индийские жаргонные словечки, презираемые в армии ещё 10 лет назад, теперь стали частью настоящего Томми, британского солдата, готового идти хоть в Ад, если прикажет Империя. О Киплинге, думаю, смело можно сказать слова, которые были произнесены совершенно в иную эпоху, в другой империи о другом поэте: Странное дело, ты никогда не видел войны, но когда я слушаю твои песни, то мне кажется, что мы служили в одном полку...
Да, Киплинг написал Boots, но все ждали нового романа – о бурской войне, о Южной Африке... И Киплинг брался несколько раз, подходил с той и с другой стороны, делал пробные наброски... и отступал. Оказалось, что он мог писать только об Индии, о выдуманной Индии своего детства. И он вернулся обратно туда, в счастливое время, когда он не знал сомнений...
"Казарменные баллады" (1892) и знаменитый Томми Аткинс, их герой, от которого получили прозвище британские солдаты
1900-й год поделил ровно пополам жизнь Киплинга, его мировоззрение, его творчество. Вернувшись с той чёртовой войны, он создал роман, который заслуженно считается вершиной его творчества. Авантюрный. Приключенческий. Лёгкий. Наполненный интригами белых и мудростью Индии. Роман с моральным выбором и ощущением абсолютной правоты.
"Ким".
Первый шпионский роман в истории Европы, повествующий о белом мальчике, воспитанном волками в индийских трущобах, который вырос и стал агентом "Этнологической разведки" в Большой Игре – закулисном противостоянии Британии и России в Афганистане и окрестностях. (Мало кто знает, что это выражение, Большая Игра, придумал Киплинг. Иронично, что название было дано буквально за несколько лет до официального конца этой игры в результате заключения российско-британского договора о разделе сфер влияния в Иране, Афганистане и Тибете). Осознанно или нет, но Киплинг уловил запрос публики (или же создал его). "Остров сокровищ" и "Копи царя Соломона" задали тренд приключенческого романа, а дело Дрейфуса, потрясшее незадолго до того всю Европу, пробудило интерес к историям о тайных агентах, шпионаже и прочей эстетике "плаща и кинжала", символом которой сегодня является Джеймс Бонд.
Обложка первого американского издания
Киплинг выстрелил навскидку и выбил 100 из 100...
Шучу.
Роман писался долго и кропотливо. Редьярд часто советовался с отцом, который был весьма требовательным как к стилю, так и к деталям. В конечном счёте он даже хотел указать отца как соавтора, но старый Джон отказался, мол, читатели не поймут, что это должно значить. В итоге Редьярд стал первым англичанином и самым молодым автором, получившим Нобелевскую премию по литературе (в 1907-м).
Семья Киплингов в 1900-х
Но награды мало интересовали Редьярда. Его по-прежнему мучила боль от потери любимой Джозефины, и Киплинг, перебирая в памяти моменты, проведённые с нею, вспомнил годы, когда его дочь вошла в возраст почемучки и стала задавать вопросы обо всём на свете. Тогда, в благословенные 1890-е (кто бы мог подумать, что он станет вспоминать свою американскую эпопею с такой нежностью), его фантазия не знала границ и он смело смешивал индуистские притчи, которые помнил с самого детства, и всякую всячину, услышанную от учёных друзей-дарвинистов – всё что угодно, лишь бы ребёнок заснул с улыбкой на губах. Он рассказывал о кошке, которая гуляет сама по себе. О том, как у слонёнка появился хобот. О том, как леопард стал пятнистым... Джозефина тогда называла эти незатейливые байки "Just So Stories" – и теперь Редьярд так и напечатал их под заглавием "Просто сказки".
Наверно, самый запоминающийся образ из "Просто сказок"
Но вторая дочь, Элси, и сын Джон росли уже в Британии, где не нужно было выдумывать истории о далёкой Индии или Африке; достаточно было копнуть ближайший холм или заглянуть в старый колодец, чтобы вопросы "А что это такое? А откуда оно взялось?" начали сыпаться один за другим. Так Киплинг написал ещё одну книгу "для детей", "Пак с Пухового Холма", о последнем эльфе, который рассказывает двум современным детям (читай, Элси и Джону) о тысячелетнем прошлом Британии, о легионах, о саксах, о норманнах, о королеве Елизавете и Наполеоне – а чаще всего приводит их, чтобы те сами рассказали свои истории. Книгу эту обычно недооценивают по двум причинам: во-первых, она не поражала экзотикой, как прочие книги Киплинга об Индии, а во-вторых...
Пак и двое детишек, иллюстрация из первого издания
...В 1903 году 11-летний уроженец Блумфонтейна (опять все линии сходятся в одном месте!), сирота и отщепенец, восьми лет от роду сменивший веру своих родителей на католицизм, Джон Рональд Руэл Толкин после годичной отлучки вернулся в Королевскую Школу Эдварда в Бирмингеме. Там он сдружился с тремя любителями всяких фантазий и исторических баек, организовав "тайное общество" для совершения всяческих литературных хулиганств. Естественно, книга САМОГО Киплинга об эльфе и британской мифологии не могла пройти мимо них. Не в последнюю очередь под её влиянием Толкин и заинтересовался древней поэзией, а эта дорога в конечном счёте привела его к созданию мира, который он для себя называл легендариумом, а для миллионов его читателей по всему миру известен под именем Средиземье. В общем, слава последователей немного затушевала заслуги учителя.
Рождественская открытка, посланная из Блумфонтейна в 1892-м, с маленьким Джоном Р.Р. Толкином
продолжение следует ЗДЕСЬ