Abstract
предыдущая часть здесь
Один из самых жестоких уроков в жизни молодой Сэм получил, когда понял, что люди, которые якобы отвечают за все, на самом деле ни за что не отвечают. Что те, кто стоит у власти, этой самой власти совсем не заслуживают. И что люди куда чаще планируют, чем думают.
...Мне уже доводилось стоять на баррикадах. Обычно все заканчивается мирно. К власти приходит новый человек, людям становится скучно, и все расходятся по домам...
(с) Терри Праттчет "Night Watch"
Он взлетел, как взлетала она,
Но не вверх, а вниз...
(с) «Машина времени»
– ...Ты убила меня!
– Всё?
– Как всё? А агония?
(с) «Квартет И» «День радио»
У королевы хватило такта не пытаться повернуть историю вспять, и свои королевские обязанности она исполняла исключительно церемониально, как и полагается благородной женщине.
А в стране установился строй, скопированный, как и многое другое, с Британии – официальная двухпартийность, называемая эль турно пацифико, с чередованием либеральной и консервативной партии у власти. Точнее, никто официально не объявлял, что партии обязаны по очереди приходить к власти, просто в конституции было прописано, что следующие выборы готовит оппозиционная сила, а дальше, как вы понимаете – дело техники: поддельные списки, недопуск к агитации, подкуп, запугивание... В общем, полный список передовых избирательных технологий, позаимствованный у европейских лидеров в области избирательного права – Британии, Франции, Германии и Италии. В результате всё решалось не столько немногочисленными избирателями, сколько местными боссами, которых иронически называли касиками (индейское слово, обозначающее вождя на Антильских островах). Нет, а зачем позволять этим глупым людям что-то решать? Они ведь, как дети малые, тут же друг друга перестреляют да перевешают.
Эль турно проработала с небольшими перерывами 47 лет, вначале стабилизировав ситуацию в стране, но очень скоро став одной из главных причин внутренних конфликтов.
К 1909-му году испанцы уже сложили своё мнение об эль турно
Это был период, когда сформировался известный нам образ Испании – страны фламенко, андалузских цветастых юбок, залихватских беретов, красного сухого (ранее в моде было только сладкое), гитары и сарсуэлы. Причём культура страны, проведшей более полувека во взаимной резне, с одной стороны формировалась под влиянием европейского романтизма (в первую очередь французского и итальянского), с определённого момента «сопротивляясь» иноземному влиянию, противопоставляя себя классике. С другой стороны, Испания, сшитая из культурно разнородных частей, никак не могла определиться, что включать в общенациональный канон, объявляя ценностью испанской культуры, а что давить и отрицать, как мешающее общему делу перед лицом внешней экспансии. Получилась знакомая нам по советским временам картина, когда самобытная культура регионов (а другой народной культуры у Испании и не было – Кастилия выделялась в основном воинскими традициями, а Мадрид, выросший при Филиппе II, и вовсе был местом серого официоза) сводилась к гопаку и «Гандзе-рыбке» под присмотром столичных чиновников.
Вся Испания в одном флаконе
Кроме того, в стране с полувековым опозданием началась промышленная революция со всеми её преимуществами и побочными эффектами. Причём первую скрипку здесь опять начали играть непокорная Каталония и едва замирённая Баскония, ставшие главными районами индустриализации. Как мы помним, где фабрика – там и фабричные посёлки, а где скопление рабочих – там и социалисты. И в вечно бунтующих регионах к национальным проблемам добавились и социальные. Социалистические предпочтения быстро сменились анархистскими, а за ними пришёл черёд терроризма – и Испания скоро узнала, что такое бомба в руках фанатика.
Испания становилась более образованной, но происходило это очень медленно. И на грани столетий сформировался довольно широкий класс населения, которые осознавали степень отставания своей страны, и лихорадочно искали лёгкие способы его преодолеть. Новые теории социального равенства обещали такой путь, и в желании догнать, ускориться, перепрыгнуть ступень, выросло новое поколение, готовое к радикализму до самой крайней меры. Впрочем, другого пути, кроме экстремизма, у них и не было – правящие партии, не желая терять власть, перекрывали все пути для парламентской борьбы.
Антонио Кановас дель Кастильо (1828–97), поэт, историк, реконструктор, основатель либерально-консервативной партии и, судя по её названию, ещё тот тролль. Шестикратный премьер-министр Испании, сторонник «жёсткой политики» в отношении колоний, национальных автономий и рабочих. Был убит итальянским анархистом за год до того, как вся его система окончательно накрылась.
Обратите внимание на истинное джентльменское хладнокровие соседей по спа-курорту
Среди прочего на связанное с индустриализацией крушение привычного образа жизни испанцы ответили массовой эмиграцией. В отличие от остальной Европы – от итальянцев, поляков, украинцев, евреев, ирландцев – испанцам не надо было преодолевать языковой барьер, выезжая в США. У них была вся Латинская Америка в распоряжении. Карибские острова «кастильцев» принимали недружелюбно (что понятно, учитывая недавнюю войну за независимость), зато была Южная Америка, более близкая к Испании по климату. И Аргентина, в которой как раз избавились от пресловутого диктатора Росаса, превратилась во вторую Испанию. Поток эмигрантов из Европы, в том числе и из Испании, был так силён, что бывшая «республика Ла-Плата» стала единственной «белой» латиноамериканской страной и долгое время, аж до Великой Депрессии, воспринималась в мире (то есть, среди Великих держав), как ещё одно европейское государство, пусть и лежащее на отшибе.
Вначале Испанию никто не трогал, потому что Великие силы понимали, что такой жирный кусок нельзя отдавать кому-то одному – пусть лучше остаётся ничейным. Но ведь были силы и вне Европы... Но не будем опережать события.
После смерти Альфонсо XII у Испании было всего лишь 10 лет спокойной жизни, роста и нагуливания жирка. А потом опять вспыхнуло – причём там же, на Кубе. Дело в том, что разорение кубинских плантаторов и разрушения, последовавшие в результате Десятилетней войны, фактически передали весь бизнес Кубы в руки американцев, которым к концу столетья принадлежало около 90% активов острова. С другой стороны, кубинские эмигранты, обосновавшиеся во Флориде, стали многочисленной и довольно влиятельной группой, вызывавшей естественные симпатии многих в США. В 1895-м они решились на высадку, и уже через несколько месяцев восставшие контролировали треть острова, а в оставшейся части испанцы могли передвигаться только большими и очень вооружёнными группами.
Испания ответила привычно – нагнала на Кубу 240 тысяч солдат и устроила небольшой геноцид, как и 20 лет тому назад. Помогало не очень, не смотря на то, что официальные власти США перекрыли всякую помощь восставшим, и корабли снабжения перехватывались американскими береговыми патрулями. Не то, чтобы президент МакКинли был таким уж союзником Испании, просто он и его администрация (особенно госсекретарь) считали, что эта война не на часі. США только начали оправляться после экономического кризиса и были не в состоянии захватить Кубу... а зачем ещё воевать?
На свою беду президент попал между жерновами газетной войны двух знаменитых медиа-магнатов – Пулитцера и Херста, породившей термин «жёлтая пресса» (обе газеты в воскресных выпусках печатали популярные цветные вставки-комиксы о «Жёлтом малыше„, и вскоре издателей самих стали называть так же). В погоне за сенсациями, они (кстати, оба – демократы и по тем временам чуть ли не леваки) наполнили передовицы нью-йоркских газет рассказами о распятых мальчиках и трупах кубинцев, валяющихся неубранными вдоль дорог.
Джозеф Пулитцер и Уильям Рэндольф Херст в образе своих же «жёлтых малышей» выясняют, чья же это была война
Конечно, Нью-Йорк – это ещё не все США, но звезда Калифорнии тогда ещё только начинала восход, да и респектабельные аналитические издания после трёх лет истерии начали высказываться в духе «да, мы понимаем, что никто американских женщин посреди улицы догола во время обыска не раздевал, но всё равно, то, что твориться – это же кошмар!». И в 1898-м демократы, имевшие большинство в обеих палатах Конгресса, заставили президента-республиканца (нет, я ничего не перепутал) объявить Испании ультиматум. Одновременно США атакует и восставшие Филиппины, и молчаливо наблюдающее за событиями Пуэрто-Рико. Единственное, что сумел сделать МакКинли – это сложить с себя ответственность за объявление войны, предоставив эту честь Конгрессу, а также, через смежные изоляционистские группы, в последний момент провести поправку, принципиально отрицающую желание сделать Кубу частью США. Впрочем, его это не спасло: через три года он будет убит анархистом Чолгошем (Жовгусем), как толстосум и империалист.
Испанский флот, не обновлявшийся годами, был практически полностью уничтожен в гавани Манилы и при нелепой попытке бегства из Сантьяго-де-Куба, а вот пехота показала себя достойной славы терций. Американцы, до сих пор вооружённые ружьями, стреляющими чёрным порохом (знаменитая Спрингфилд-1903 была сконструирована именно по печальным результатам этой войны), несли огромные и бессмысленные потери, штурмуя под огнём из скорострельных дальнобойных винтовок позиции испанцев, сражающихся не то что до последнего патрона – до ножей. Не будь дело испанцев безнадёжным в условиях, когда против них поднялся весь остров, – не видать бы США военной победы.
Однако... Испания сдалась, потеряв от лихорадки на порядок больше людей, чем в боях. Филиппины (рядом с которыми уже разводили пары германские крейсера) и Гуам были присоединены к США, Пуэрто-Рико за оказанную в сопротивлении доблесть получил статус ассоциированной территории, а Куба таки стала либре, но полностью отдала свою внешнюю политику под американский контроль.
Испания осталась без заокеанских колоний.
Это был невыносимый удар по самолюбию и национальной самоидентификации. Страна бесновалась от бессилия, вымещая унижение на всех подряд. «Рабы и потомки рабов! Ещё вчера они были настоящими испанцами, а стоило прийти кому-то более сильному – и они уже любят американцев всем сердцем!» – типичное высказывание кастильца, изгнанного на историческую родину, о Пуэрто-Рико.
Скоро выяснилось, что проблемы испанцев в Европе никого не волнуют, и все по-прежнему занимаются делёжкой мира, не оглядываясь на амбиции престарелой недоимперии. «Как же так? Надо же что-то делать!» – поставила перед собой конкретную цивилизационную цель испанская интеллигенция, объединённая общим именем «Поколение 98», и принялась пересматривать основы национальной доктрины. Властям, продолжающим крутиться в комфортной для себя системе эль турно, была неприятна сама мысль, что основы их функционирования кто-то пересматривает, так что вскоре «поколение 98» стало вторым именем для эмигрантов и безработных профессоров.
«Ехай-ехай», – сказали им вслед провластные элиты и продолжили делать ничего. Точнее, работы всегда хватало: там – разрулить, тут – распилить, здесь – достигнуть консенсуса с ведущими силами. Вот только по сути ничего не менялось, и простому обывателю, у которого без осознания, что где-то далеко есть колонии, не оставалось даже малейшего утешения в его убогой жизни, постепенно становилось понятно, что и правительство-то ворует совсем уж бесстыдно, и зарплаты на новые туфельки не всегда хватает, и Альфонсо XIII – вовсе не величайший из королей, а выдающийся, да и только... То ли дело в Англии...
Хотите колоний? Их вам будет! – решило очередное правительство и в 1909-м году организовало маленькую победоносную войну. Место решило выбрать поближе – через пролив, на севере Марокко (на остальное даже не пытались разевать рот – там уже вовсю резвились французы с немцами, даже кайзер на броненосце приплывал, чуть не устроив Первую Мировую на несколько лет раньше запланированного). И на дорогу тратиться не надо, и климат испанцам привычный, и дикари особой опасности не представляют.
Получился позор похлеще кубинского. Там хоть на США всё свалить можно было, а тут дикари наваляли так, что армия, потеряв в полном составе несколько подразделений с высшими офицерами включительно, едва не эвакуировалась нафиг. Нет, победа таки была достигнута... через год, силами 25 000 военных, охраняющих стратегические шахты и порты. В общем, на внутреннем рынке победу продать не удалось, на внешнем – и подавно. Вот так, неожиданно для белого человека, оказалось, что магия, позволявшая европейцам уже несколько столетий побеждать туземцев малыми силами, почему-то перестала действовать.
Ради «славной победы» пришлось возобновлять призыв в армию, что привело к очередному восстанию в Каталонии, уже не столько националистическому, сколько анархистско-социалистическому. Мадрид объявил военное положение, и армия доказала, что с каталонцами она сражается лучше, чем с берберами. Итог: несколько сот трупов, куча арестов и очередное предложение «сверху» делать вид, будто ничего не произошло.
Была, впрочем, и польза от позорной войнушки. Испанские верхи прониклись развалом собственной армии и, когда Великие державы принялись оспаривать у тайпинов первенство в забеге на самую кровопролитную войну, укладывая в глину один миллион солдат за другим, великая иберийская страна решила не повторять ошибок соседней Италии и сохранила нейтралитет.
Результат был неоднозначным. С одной стороны, в страну хлынул испуганный войной европейский капитал. Денег стало много, очень много, слишком много. Испания, уже сотню лет не получавшая такого мощного прилива средств, стала буквально захлёбываться, так как у неё не хватало мощностей, чтобы все эти вложения «трудоустроить». Это привело к бешенной инфляции и нестабильному, спекулятивному рынку. Да, на эти деньги строились новые фабрики, заводы, порты и дороги, но, увы, слишком медленно. Вдобавок, прибыль с этого получали лишь те, кто изначально мог поучаствовать финансово или через наличие нужных связей, а прочие попросту вылетали в трубу. В первую очередь это коснулось жителей южных, аграрных регионов – Гранады, Андалузии и Эстрамадуры, мало- или безземельных крестьян, которые вынуждены были, бросив всё, двинуть на более развитый север, в Астурию, Басконию и Каталонию, усугубляя социальный конфликт ещё и национальным (ибо, естественно, переселенцы думали совсем не местных культурных особенностях и изучению местных непонятных диалектов).
Особенно тяжко стало в 1917-м (и вовсе не из-за революций в одной знакомой нам империи), после объявления Германий «тотальной подводной войны». Испания была самой удобной нейтральной страной для торговли, но немцы, хватаясь за последнюю соломинку, стали топить и нейтралов. Страна и так задыхалась из-за отсутствия критичного импорта (воюющие страны, понятное дело, пускали всё в сторону фронта), а тут ещё и наложились перебои с питанием (да, аграрная Испания уже не кормила себя саму – не было сельхозтехнологий).
Ну и, понятное дело, страна стала ареной борьбы между военными разведками всего цивилизованного мира, на радость любителям конспирологии... Но это тема для отдельного романа.
В общем, 18-й год мог бы принести Испании радость, не смотря на отток капиталов обратно в родные страны... Но тут, буквально через неделю после Компьенского перемирия, до Иберийского полуострова докатилась смертельная волна гриппа, которая свалила даже короля. Эпидемия на самом деле началась уже за год до того (а то и раньше). Её, скорее всего, занесли в США из Китая, где как раз началась весёлая пора с говорящим названием «эра милитаристов», сезонные рабочие, которые потом массово отправлялись копать траншеи в Европе (а в обмен там же получали новейшие штаммы коммунизма и анархизма, принося их потом обратно на родную, обильно удобренную почву... а вы думаете, откуда в Китае сразу столько коммунистов взялось?). В окопах грипп, естественно, нашёл много вкусной еды.
Воюющие страны, естественно, не могли себе позволить роскошь говорить правду о том, что у них каждый день от какой-то кровавой простуды умирает несколько сот молодых и здоровых парней, так что больных и мёртвых записывали под привычными графами (есть версия, что странам Центрального блока, досталось от эпидемии ещё больше, поскольку они дольше делали вид, что ничего не происходит, и это тоже сыграло свою роль в их поражении). Но цензура бдела, паника пресекалась, всё идёт по плану, всё под контролем...
А тут – целый испанский король заболел!
И прорвало. Об «испанском гриппе» написали во всех газетах (тем более, что война закончилось, а острых сенсаций хотелось побольше). Тут же выяснилось, что жестокая болячка, сводящая в могилу отчего-то не старых и слабых, а исключительно молодых и здоровых, уже год, как гуляет по миру. Началась паника, жертвы от самолечения аспирином (Байеровский патент очень кстати закончился, так что этот продукт, доступный ныне для синтеза студенту-второкурснику соответствующих специальностей, мог клепать каждый, кому не лень), новая волна эпидемии, неизбежные слухе о наступающем конце света... В общем, ничего нового.
Итого, от 50 до 100 миллионов смертей (3-5% населения нашего шарика). А виновата – Испания.
В самой Испании грипп не без иронии называли «Неаполитанцем», потому что в разгар эпидемии автор одной популярной сарсуэлы выразился об одном её мотиве, «Песне Неаполитанца» в том смысле, что она настолько же привязчива, как и грипп
Проблем, впрочем, хватало и без гриппа. Король-то выжил, а вот система власти войну так и не перенесла. Слишком явно начали расходиться швы, стало задувать в самые тайные отдушины властелинов эль турно. Чередующиеся либералы и консерваторы не то что бы перестали представлять интересы большинства – они их и так никогда не представляли, даже в смелых своих фантазиях – но весовая доля прочих групп общества настолько возросла, что их дуалистический баланс перестал балансировать систему в целом. Кстати, в Британии, которую так мудро скопировали отцы эль турно, именно в этот период либералов в дуалистической системе сменили лейбористы (типа, борцы за права трудящихся), но испанские отцы нации на такое вольнодумство пойти не имели права – на их стороне была сила традиции, обязанность хранить стабильность, ответственность перед обществом и всё такое прочее.
Об одной из групп с возросшим влиянием мы постоянно вспоминали по ходу дела – это условные «левые»: социалисты, анархисты, коммунисты. Но была и другая немалая по влиянию компания – армия.
Где-то в разгар бушующей за горами Первой Мировой испанское правительство вдруг осознало (не без помощи некоторых остроумных товарищей, о которых ниже), что страна-то ужалась из империи, в которой не заходит солнце (ну, хотя бы летом, да), до размеров родного полуострова, и армия сократилась ну очень сильно – ибо с кем воевать-то? – а вот офицерский состав, вот удивительно, остался почти прежним. И, что удивительно, постоянно просит жалования, пенсий, медалей и пособий на поддержание блеска лампас. И добро бы они что-то полезное делали – так ведь даже какие-то непонятные берберы их гоняют в хвост и в гриву.
Вывод – сократить!
И тогда офицеры, усвоившие некоторые правила наступившего модерна, как последние анархисты организовали профсоюз для борьбы за свои права, и назвали его – надеюсь, вы уже не смеётесь – Военной Хунтой. Да, военные, оставшиеся не у дел, сумели организоваться довольно быстро. Когда их начал высмеивать один барселонский журнал, они просто пришли туда в количества 300 спартанцев личностей и разнесли всю редакцию вдребезги. А потом пролоббировали через кортесы закон, включающий армию в перечень символов государства, наряду с флагом, гербом и гимном, а её оскорбление... ну, вы поняли.
Не ждите ничего хорошего в стране, где армия через закон добивается, чтобы её уважали.
Закон-то они провели, но воевать от этого лучше не стали. И в 1921-м их позорно разбил очередной берберский вождь... Хотя, зачем искажать правду? Абд аль-Крим, сын кади (судьи), закончил медресе и готовился к поступлению в университет Феса, как и его брат (горный инженер). Работал учителем и переводчиком при испанской администрации, потом – журналистом в арабоязычной газете. После смерти отца стал вождём племени... разбил с 3 000 сторонников 13-тысячную испанскую армию и провозгласил рифскую республику.
Абд аль-Крим (1883–1963), эмир, лидер восставшего народа, первопроходец на пути арабских «народных революций», позже один из лидеров Комитета Освобождения Арабских Стран
На мировую сцену выступил новый типаж – туземец (истинный туземец, а не креол, как в Латинской Америке), обернувший европейскую систему против них же самих. У него будут учиться Хо Ши Мин, Мао Цзедун и Че Гевара. Испанцы в очередной раз выступили первопроходцами от Европы... только этого ещё никто не понял. Ничего, англичан этому научит Бирма, французов и американцев – Вьетнам, Россию – ... много кто.
Как и положено первопроходцам, испанцы обязаны были наступить на все возможные грабли, чтобы на их примере ничему не учились остальные. Внутренним ответом на позорное поражение в Марокко стал военный переворот. В 1923-м году военный губернатор Каталонии (и здесь она!) Примо де Ривера разжаловал себя до звания Капитан Очевидность, провозгласил, что система эль турно себя изжила, а заодно обвинил во всех бедах Испании парламентаризм и объявил свою персональную диктатуру.
Де Ривера явно ориентировался на успех своих соседей по Средиземноморью, итальянцев, в том же году приведших к власти фашистов во главе с губастым харизматиком Муссолини. Определённые слои общества, скучающие по твёрдой руке на своём загривке, поддержали его. Правящие партии настолько отвыкли от настоящей борьбы, что попросту отошли в сторону, чем ещё раз подтвердили сложившееся реноме мягкотелых либералов, а левые ещё были недостаточно сильны. Вообще-то был человек, от которого всё зависело – король Альфонс XIII. Но «самый возлюбленный монарх в мире» ни разу в жизни не принимал решений, никогда не боролся и даже не знал, какова цена его слова. Он просто поддержал де Риверу, чтобы опереться на сильную руку.
Военный профсоюз надел банты и достал флаги, чтобы отпраздновать победу. Теперь-то у них наконец-то появился шанс доказать всем этим пустозвонам, что они – соль нации, которую несправедливо осмеивали щелкопёры, в жизни не нюхавшие пороха и не знающие ни одной статьи устава.
Начали, естественно, с самой любимой темы – войны в Марокко, получившей название Рифской. Нация была поставлена под ружьё, через пролив отправилось около сотни тысяч солдат, зачастую предпочитавших «потерять» винтовку и отсидеть в карцере, чем воевать. Но всё равно Испания настолько не справлялась с войной, что, словно распоследний Асад, принялась забрасывать рифов бомбами с ипритом, а потом и вовсе позвали на помощь французов во главе с будущим «героем» Франции Петеном. Местных, в конечном счёте, победили, но славы не пояли.
С экономикой вышло и того хуже. Военное правительство представляло из себя ходячую карикатуру на хунту (уже в современном понимании слова)... Точнее, именно их внешность и поведение создали канон для будущих юмористов, не исключая и знаменитых Кукрыниксов. Представления о том, как ходит конь в этой игре, у них были тоже весьма военными, так что экономическая программа по сути состояла из двух команд: «Кризис! Стой, раз-два! Страна! Стройсь, раз-два!».
Ну, страна-то строиться начала... в плане инфраструктуры, естественно. Дороги, заводы, лампочка Ильича, даже метро в Барселоне. На фоне общемирового подъёма, известного как просперити, богатела и Испания... в среднем... то есть, богатели те, кто распоряжался проектами, а большинство населения по-прежнему сидело без медицины, образования и канализации – зато под прицелом армии. Офицеры, получившие льготы, но так и не вернувшие себе всеобщего уважения, сидели озлобившись. Церковь, по-прежнему бездарно владеющая огромной долей сельхоз земель и контролирующая начальное образование, пристально присматривалась, не станет ли этот диктатор позволять себе движения в сторону их 450-летних прав.
Военное правительство Испании, 1923. На переднем плане с видом провинившегося ученика – король Альфонсо XIII. Слева от него, похожий на директора школы в присутствии комиссии РайОНО – генерал Примо де Ривера
Они все такие милые... словно котики. Их невозможно не постить ещё и ещё
И пока Испанию омывали финансовые волны мирового процветания, всё держалось. Но тут наступил вторник 29 октября 1929-го. Денег резко стало мало, причём везде и у всех, и оказалось, что у великой Испании опять за душой – ни гроша. Песета упала на 300%, проекты века стало нечем оплачивать, безработица выросла даже в вечно врущих официальных сводках. «Патриотический союз», единственная легальная партия, только и умела, что писать отчёты о процветании и проедать финансирование. Даже король внезапно осознал, что рука у Риверы не такая уж сильная, и начал задавать наводящие вопросы.
Де Ривера, как и положено настоящему офицеру, не стал играть в несознанку, подал в отставку, уехал в Париж и тут же умер. В общем, ушёл от ответственности. Но будущее его рассудило: очень скоро о правлении де Риверы будут вспоминать с ностальгией, как о старых добрых временах. Вовсе не оттого, что он был так хорош, как вы понимаете.
А тем временем Альфонсо схватился за очередную сильную генеральскую руку, но было поздно, общество уже разуверилось в диктатуре. Через год всё в той же Каталонии начались волнения (да, всё в Испании начиналось в Каталонии, кроме того, что начиналось в Кадисе и Басконии), и один из генералов был уполномочен передать королю, что существует такое мнение, будто армия не станет его защищать. На повсеместных муниципальных выборах победили республиканцы. Альфонсо обиделся и уехал в Рим, где и умер через 10 лет от сердечного приступа. Уже франкистская на тот момент Испания объявила по нему траур, но монархию так и не вернула. Испанцы – они злопамятные.
А в новой Испании к власти в результате первых за долгие десятилетия прямых парламентских выборов пришли не просто республиканцы, а левые, среди которых огромную роль играли не только старые добрые социалисты и анархисты, а марксисты со своей идеологией, апгрейднутой Лениным и пропатченной сразу двумя конфликтующими между собой разработчиками – Троцким и Коминтерном. Земля тут же пошла крестьянам, власти – к Советам, а страна – в... очередной виток кризиса. Всё делалось очень быстро, ведь победа мировой революции была близка, и следовало преодолеть все возможные пропасти: между городом и селом, богатыми и бедными, образованными и безграмотными, мужчинами и женщинами. А обе силы, которые так тщательно старался не злить покойный Примо де Ривера, армия и церковь, поняли, что сейчас их будут бить, возможно даже ногами.
Рецепт против подобных левацких замашек был уже дан десять лет назад итальянцами и только что подтверждён независимыми экспертами в Германии. Поскольку брендовые чёрные и коричневые рубашки (и даже чёрные шорты) уже раскупили, пришлось остановиться на синем цвете, символизировавшем голубое небо рабочие комбинезоны – ибо защита трудящихся. У анархистов позаимствовали красно-чёрный флаг, у Изабеллы с Фердинандом – вензеля и стрелы с ярмом, у фашистов – зигу, у всех подряд – обращение «камарад». Фашисты брали за образец Древний Рим, штурмовики – нордманнов, а их испанские коллеги решили косплеить Спарту, поэтому назвались «фалангистами». Главой Фаланги стал сын покойного де Риверы Хосе Антонио, будущий мученик гражданской войны (по другую сторону фронта от Хемингуэя).
Тот, что справа – вылитый Франко в молодости и без усов. Совпадение?
Карлисты – тоже красавы. И на флагах – сплошная духовность
Вот так к 1936-му году бывшая империя, в которой не заходило солнце, страна великих мореплавателей и путешественников, родина самой стойкой пехоты и самых знойных женщин, сжавшись обратно до размеров родного полуострова и окончательно оставив в прошлом мысли о мировом лидерстве, приготовилась распасться обратно на те же ячейки-провинции, зависимые от внешних сил, с которых всё и начиналось 450 лет назад. Всё было готово...
И тогда в эфире военной радиостанции Сеуты прозвучала фраза «Над всей Испанией безоблачное небо».
Acknowledgments
Никого благодарить не буду! Всё сам придумал! Ничего не читал!
Данный блог является научно-популярным. В статье могут быть изложены точки зрения, отличные от мнения автора.
СОДЕРЖАНИЕ
О НАСТУПЛЕНИИ НОВЫХ ВРЕМЁН
ДОЛГИЙ ВЕК
ВЛАДЫКА ПО СОВМЕСТИТЕЛЬСТВУ
THE ENGLISH WAY
КОРОЛЬ ТРОЛЛЕЙ
БУМАЖНЫЙ ДРАКОН, МУДРЫЕ ДЕТИ
PROTEGE ET LIBERATE
БОЛЬШОЙ КОНЦЕРТ ДЛЯ МАЛЕНЬКОЙ КОМПАНИИ
КАК ЗАХВАТИТЬ МИР, НЕ ПРИВЛЕКАЯ ВНИМАНИЯ ДИПЛОМАТОВ
ЛЕКАРСТВО ДЛЯ НАЦИИ
ЕЩЁ ОДНА СТРАНА, ГДЕ Я НЕ НУЖЕН
СЛОВО НА БУКВУ Х
ИМПЕРИИ УМИРАЮТ ДОЛГО
GAME OVER (ОЛЕНЬ ЗАКОНЧИЛСЯ) (ЭПИЛОГ)