СОДЕРЖАНИЕ
О НАСТУПЛЕНИИ НОВЫХ ВРЕМЁН
ДОЛГИЙ ВЕК
ВЛАДЫКА ПО СОВМЕСТИТЕЛЬСТВУ
THE ENGLISH WAY
КОРОЛЬ ТРОЛЛЕЙ
БУМАЖНЫЙ ДРАКОН, МУДРЫЕ ДЕТИ
PROTEGE ET LIBERATE
БОЛЬШОЙ КОНЦЕРТ ДЛЯ МАЛЕНЬКОЙ КОМПАНИИ
КАК ЗАХВАТИТЬ МИР, НЕ ПРИВЛЕКАЯ ВНИМАНИЯ ДИПЛОМАТОВ
ЛЕКАРСТВО ДЛЯ НАЦИИ
ЕЩЁ ОДНА СТРАНА, ГДЕ Я НЕ НУЖЕН
СЛОВО НА БУКВУ Х
ИМПЕРИИ УМИРАЮТ ДОЛГО
GAME OVER (ОЛЕНЬ ЗАКОНЧИЛСЯ) (ЭПИЛОГ)
Abstract
О стратегических играх на карте в клеточку, политической карьере женщины в жестоком патриархальном мире и трудностях совмещения высокооплачиваемых должностей
Ходимо, кличемо святих отців
На зворотньому шляху підбираємо мерців.
Папське ім'я втрачає силу і міць.
Відьми звільняються з робочих місць.
Сергій Жадан, «Тамплієри»
Nous ne sommes rien, soyons tout!
Eugène Pottier
С чего же начинать историю Нового времени, как не с рассказа о стране, с которой связаны наши представления об Эпохе великих географических открытий, которая получила с них самый большой куш, которая славой своей затмевала... Однако, о чём это я... Пока что на дворе XV век и о грядущей славе никто не знает. Нет даже такой страны — Испании.
Есть только Иберийский полуостров. Жаркий и засушливый. Требующий стабильности и ухода, чтобы прокормить своих обитателей. Лежащий вне основных торговых путей, и потому, в отличие от Италии, неспособный черпать из могучего потока, текущего на Восток.
Иберия чётко разделена горными хребтами на долины и плоскогорья, словно на ячейки. Нет плавного «перетекания» одной области в другую — все регионы однозначно определены: Астурия, Галисия («кузен" нашей Галичины, наряду с Галатией и Гэллией-Ирландией), Леон, Кастилия, Арагон, Каталония, Андалузия, Мурсия, Гранада... Их коренное население с некоторой погрешностью до сих пор прослеживается до самых неолитических времён. Да, новые народы приходили постоянно. Испания была своего рода проходным двором Европы, ибо кто бы не добирался до Атлантического океана, обязательно сворачивал сюда — больше было некуда. Галлы, карфагеняне, римляне, свевы, вандалы, вестготы, франки, мавры, берберы — они оставили после себя Картахену (Новый Карфаген), Леон (стоянка Седьмого легиона), Бургос (бург на германском — "укреплённый город", аналог славянского "града"), Альгамбру (арабская аль-хамра — "красная") и много чего другого, принесли свои гены и традиции. А жители, упорно вцепившись в свою землю, по-прежнему помнили, что их Родина — от этого хребта до того, и никто их отсюда не сгонит.
Полуостров никогда ни для кого не был единым. Его жители говорили на разных языках, были не похожи друг на друга. Во времена Рима он был разделён на несколько провинций и был понятием географическим, а не национальным.
Средние века стали для Иберии веками Реконкисты — войны против мавров-мусульман за то, чтобы над полуостровом простиралась тень креста, а не полумесяца. Конечно, когда в далёком 722-м году дон Пелайо, вестготский вельможа и астурийский каудильо, в стычке, о которой арабы выразились: "пришёл какой-то местный с тридцатью дикими ослами", — смог отогнать отряд карателей от своей родовой скалы и за это был избран принципесом, никто не думал, что всё зайдёт настолько далеко. Скорее всего, арабы этого попросту не заметили — они настойчиво стремились дальше к северу, на встречу с Карлом Мартеллом. Однако христианские недобитки за несколько десятков лет смогли освободить Астурию, а потом и Галисию с её второй по почитаемости христианской святыней — храмом Сантьяго де Компостела (Святого Якова), и основать королевство Леон. Вскоре, благодаря походам франков под руководством Карла Великого (см. "Песнь о Роланде") число христианских регионов пополнилось графствами Арагон и Каталония. К ним же присоседилось пиренейское (читай баскское) графство Васкония, позже ставшее королевством Памплония, а ещё позже — королевством Наварра (родиной любвеобильного Генриха IV). Все эти земли буквально тут же стали дробиться и умножаться в количестве (при сохранении интегрального объёма, естественно), устроив друг другу характерный для раннего средневековья экстерминатус, заставивший надолго забыть об изгнании неверных.
Следует отметить, что исламские партнёры по разделу иберийских активов имплементировали в своих отделах ровно ту же стратегическую программу развития. Первым делом они отделились от центрального офиса в Багдаде и устроили собственный халифат с библиотеками и улемами. Халифы восстановили римские акведуки и бани, а мавританские подданные стали пить свежую воду и мыться, за что гордые северные идальго считали их неженками и вообще не мужыками (ну, вы поняли). В ответ мавры называли их грязными и невежественными ослолюбами. В общем, проходят тысячелетия, а некоторые вещи не меняются.
Впрочем, мавританские вельможи не слишком ценили достижения унитарного государства. Халифат по ускоренному курсу прошёл через развал до уровня эмиратов-тайфа, а затем и до мелких княжеств. Мыться в массе своей перестали, зато проводили жизнь весело и коротко.
Через некоторое, довольно короткое время рыцари по обе стороны воображаемой границы (Google Maps тогда ещё не было, полосатых столбиков — тоже) обнаружили, что навязчивая опека со стороны верховной власти их парит куда больше, чем вопросы веры (о крестьянах и вовсе речи нет — им хоть кость в нос, лишь бы не грабили). Выяснилось, что право на владение землёй и её обитателями оказалось более общим знаменателем, чем религия и, тем более, нация. Рыцари стали перебегать со стороны на сторону так часто, что вскоре образовали своеобразную "нейтральную полосу", на которой качать права представителем королевской или эмирской администрации было опасно. Чтобы вы поняли масштаб, такая судьба перебежчика не миновала даже знаменитого героя Сида Камеадора, воспетого в балладах и пьесах — а он считался образчиком чести и рыцарской гордости (не то, что всякие короли). В общем, Реконкиста самым естественным образом забуксовала. Динамическое равновесие нарушалось приливами избыточно благочестивых фанатиков с обеих сторон: то очередной волной крестоносцев с севера, то Аль-Моравидами и Аль-Мохадами (очередные исламские секты) с юга.
Несомненно, жизнь в христианских и мусульманских ячейках иберийской сетки была разной. По одну сторону гнобили мусульман, а по другую, соответственно, — христиан. Погромы устраивали, выселяли — в общем, угнетали. На юге использовали рабов и либерально относились к религиозным меньшинствам вроде иудеев, на севере рабство формально было запрещено, зато отклонение от ортодоксии каралось. Но за несколько столетий эта ситуация стала привычной, как в наши дни обычай есть пиццу руками в одной стране и вилкой-ножом — в другой.
Именно в таких условиях и появился первый в Европе парламент — кортесы королевства Леон. Случилось это в 1188 году, то есть за 77 лет до Англии, и суть этого события была, как и везде, не в развитии демократии, а в борьбе против централизации. Кортесы были собраниями знати — грандов и епископов, а собраться такие люди могли только ради одного — чтобы не давать монарху давить их поодиночке. При слиянии Леона с Кастилией начались заседания и общих кортесов, да и в прочих королевствах Иберии знать вскоре воспользовалась такой удобной практикой.
Итого, середину XV столетья Иберия встретила глубоко расколотой по всем измерениям. Ни общей религии, ни общей нации, ни общего государства, ни общего языка. Да-да, языки тоже были разными, да и оставались бы такими, если б не государственная деятельность времён Просвещения и романтизма. Пример различия между ними доступен любому из вас — это португальский. В те времена арагонский и каталанский языки отличались от кастильского (ставшего основой современного испанского) не меньше, а что уж говорить о баскском или о мавританских Гранаде и Андалузии...
Вот так и начался тот период, который в рамках теории экономических циклов Броделя называется "долгим XVI веком". И так уж случилось, что в этот долгий 200-летний век вложился стремительный взлёт и не менее сокрушительное падение Испании.
В 1474 году королевой Кастилии и Леона стала Изабелла, первая этого имени. Назвать её решительной женщиной — это не сказать ничего. С самого детства она стала орудием в борьбе за власть как при кастильском дворе, так и с соседями (прежде всего с Португалией), и достигнув совершеннолетия решила, что использовать других всё лучше, чем быть используемой другими. Война против сводного брата-короля, интриги, борьба против попыток сосватать её подальше во Францию — и это всё, не достигнув даже 18 лет. Одна только история её замужества — настоящий детектив.
Изабелла знала, что в жестоком патриархальном мире её саму никто не будет воспринимать всерьёз (до времён великой королевы-девственницы Елизаветы оставалось почти 100 лет), но уж право выбрать себе мужа сама она выгрызла в жестокой борьбе. Её избранником стал наследный принц Фердинанд из Арагона, по случайному совпадению второй по величине силы на полуострове после самой Кастилии. Была небольшая проблема — Фердинанд приходился Изабелле двоюродным братом, но стараниями великого интригана Родриго Борджа (будущего папы Александра VI) папское разрешение на брак было получено. А дальше... читайте книги и смотрите фильмы. Этот эпизод, как и вся жизнь Изабеллы, не зря стал популярным в художественной культуре. Скажу сразу, не обойдётся без скачек, погонь, переодеваний и прочих элементов остросюжетной попсы.
Так или иначе, через 5 лет после женитьбы Изабелла стала королевой Кастилии и Леона, а также супругой короля Арагона. Их слава превысила всё, чего раньше достигали иберийские монархи. От Фердинанда у неё было пятеро детей, доживших до совершеннолетия, и Изабелла заботливо распихала их по самым выгодным партиям (это ружьё ещё выстрелит в следующем акте): старшая дочь Изабелла, а после преждевременной смерти её сестра Мария — за португальским королём Мануэлем Счастливым, Хуан — с Маргаритой Австрийской, Иоанна (Хуана) — за Филиппом Красивым Габсбургом, Катерина — за наследником английской короны Артуром Тюдором, а после смерти того за его братом Генрихом VIII (знаменитая Катерина Арагонская). Надо сказать, что все её дети были глубоко несчастливы, но тогда этого, естественно, никто не мог предугадать. Пока что Изабелла проводит время, переезжая со своим мужем из одного замка в другой, чтобы не терять контроль над происходящим в стране...
"Католические монархи" Фердинанд и Изабелла Трастамара с верными подданными
Но здесь стоит сделать важное отступление. Современному читателю часто представляется, что в средние века король был владельцем страны. Это очень далеко от истины. Если проводить параллель с компанией, то монарх был не её собственником, а CEO, гендиром по-нашему. Он управлял страной, но по-прежнему был связан советом директоров, то есть кортесами — представителями стейкхолдеров: светских и церковных князей. И в случае чего у такого собрания были и моральные, и юридические основания сместить монарха (часто вместе с декапитацией) или хотя бы начать процесс выхода из компании. В борьбе с крупными вельможами монархи практически всегда опирались на миноритариев — представителей общин, в случае Испании — городские хунты.
Да, и никто не запрещал монарху или, скажем, герцогу, совмещать должности в разных компаниях. Он одновременно, скажем, король Кастилии и Арагона, но это ни в коем случае не означает, что Кастилия и Арагон — одна страна. У них по-прежнему отдельные кортесы, монеты, законы, язык, традиции — и король должен разрываться между двумя местами работы, следя, чтобы не обидеть одних слишком большим вниманием к другим. (А ещё были забавные случаи, когда короли доводились друг другу одновременно сюзеренами и вассалами по разным владениям).
Но в любом случае на правах такой личной унии получившийся гибрид сразу же стал одним из самых больших политических организмов в Европе. С Леоном и Кастилией в его состав вошли недавно отвоёванные провинции Иберии — Эстремадура, Толедо, Андалузия и большая часть Гранады; а с Арагоном — Каталония, Валенсия, Мурсия, а также Балеарские острова и "королевство обеих Сицилий" — собственно Сицилия и Неаполитанское королевство (отвоёванное назад у Франции уже в начале XVI века), доставшиеся арагонской короне ещё после знаменитой Сицилийской вечерни.
В общем, земель было много — вот только толку мало, потому что особо подчиняться центральной власти никто не хотел. У обоих молодых монархов не было больших личных доменов, они не получали доходов с торговли, потому что, как уже было указано выше, основные пути проходили мимо (бывшая богатая портовая Барселона очень пострадала от турков и примкнувших к ним берберских пиратов), от Атлантики их практически полностью отрезала Португалия, сама боровшаяся за доминирование на полуострове. Итого, своих денег на борьбу с разбродом и шатанием не было. Но существовала организация, которая готова была помочь — это римская католическая церковь. Папский престол.
Да, церковь была самой богатой организацией Европы, и если устав запрещал ей пускать деньги в рост, то насчёт политики в Новом Завете ничего определённого сказано не было. Тем более, если средства шли на "благое дело". Требовалось малое — стать примерными мальчиками/девочками и слушаться старших. Изабелла и Фердинанд такими стали, за что заработали от папы титул "католических монархов". Из новоявленной Испании стали делать, как выразились бы сейчас, витрину католического мира. Войны, размашистое строительство соборов и дворцов, позже заморские экспедиции — деньги на это поступали королевской чете от Рима очень щедро (не всегда напрямую от Рима, но не без его лоббистской помощи). Они стали самыми богатыми и сильными в стране — и непокорная знать обеих корон вынуждена была притихнуть.
Можно сказать, что католическая церковь создала Испанию. Она же её в конечном счёте и погубила.
Практически сразу после воцарения монархи призвали в свои владения Священную инквизицию и организовали постоянный трибунал. И те живо принялись за дело. В краю, известном своей многочисленной иудейской общиной. На земле, где после 750 лет пребывания мавров смолянисто-чёрные семитские бороды и смуглость кожи стала нормой. В мире, где практически у каждого представителя знати кто-то в роду переходил в другую веру (а иногда и не раз).
Евреи, как всегда, были первыми в списке. Им повелевалось оставить страну лишь с тем, что они могут унести в руках, либо же принять христианство. Часть сбежала — в основном в Турцию, где (вопреки устоявшемуся у нас убеждению) со свободой вероисповедания всегда обстояло лучше, чем в любой из европейских стран. Большинство покорно надело крест, а зачастую и стало более ревностными католиками, чем Папа Римский (как, к примеру, предок знаменитого Торквемады). Некоторые продолжали исповедовать иудаизм подпольно (криптоиудеи), и на них началась форменная охота. Несколько тысяч человек (оценки сильно разнятся) из далеко не самых нищих слоёв были после пыток отправлены на костёр или умерли в тюрьмах. Много большее количество было сломлено и запугано.
Потом настала очередь морисков — потомков арабов. По Гранадскому договору они сохранили некоторые свободы, но инквизиция имела относительно них достаточно своеобразную трактовку. Воспользовавшись первым же восстанием против притеснений, испанские монархи отменили эти вольности, и мориски повторили судьбу евреев.
Инквизиция, однако, только лишь входила во вкус. Ведь было понятно, что на каждого явного врага христианства — иудея, мусульманина, а потом и еретика-лютеранина — приходилось десять врагов тайных, куда более опасных из-за своего коварства и непредсказуемости.
Вы не пришли на воскресную мессу? Странно-странно... А не хотите ли явиться в назначенное время в хорошо известное вам здание и ответить на пару вопросов? Не бойтесь, чего вам бояться, если вы ревностный христианин, не так ли?
А что это ваш сосед вчера говорил в таверне насчёт нашего христианнейшего государя? Что вы, об этом уже все знают, зачем притворяться? Или вы с ним согласны? Нет? Тогда подпишите вот это свидетельское показание. Спасибо за сотрудничество. Матрица вас не забудет.
Итак, что вы говорили с кафедры собора насчёт пресуществления тела Господня во время таинства Святого Причастия? Неужели такой учёный человек, как вы, не знает содержания буллы Его Святейшества на этот счёт? Давно вы, говорите, ездили к друзьям в Германию? Один? А можете назвать имена своих друзей, сопровождавших вас в поездке? Нет-нет, оставьте это, вы же знаете, что Мать-Церковь милосердна к своим заблудшим детям. Но раскаянье — это очень важно.
В общем, инквизиция как представитель католической церкви естественным образом укрепляла королевскую власть, так как уничтожала не только своих, но и её противников. Она же стала гарантом стабильности при последовавших за смертью Изабеллы неурядицах — потому что именно королевская власть давала им такие безграничные полномочия по слежке за человеческими умами. А через несколько поколений в стране уже не осталось силы, способной на организованное сопротивление этому тандему. Все привыкли, стали считать, что всё так всегда и было. И Испания без тормозов и сомнений помчалась по прямому пути к своей вершине и маячившей за ней пропасти.
В 1504 году, уставшая от жизни, разбитая семейными неурядицами, похожая на тень, Изабелла скончалась. Ей наследовала её средняя дочь Иоанна, а позже и её соправитель, супруг Филипп Красивый. Однако после нескольких месяцев правления он внезапно умер, и Иоанна, и до того не отличавшаяся психическим здоровьем, окончательно сошла с ума (подробности лучше читайте сами, я это пересказывать не возьмусь). Более того, её сумасшествие было наследственным и передалось всем будущим поколениям Габсбургов. Её отец стал регентом Кастилии, а в 1516-м, после смерти Фердинанда его внук, сын Иоанны Карл решительными действиями сумел добиться от кортесов и Кастилии, и Арагона признания его королём. Сама Иоанна прожила взаперти в монастыре ещё 39 лет, формально по-прежнему считаясь королевой Кастилии и Леона наравне со своим сыном.
И тут на сцену вышел страшный сон политэкономистов, злая Немезида марксизма, насмешка над движущими силами истории — династические правила. Дело в том, что Карл был не просто внуком королевы Кастилии и короля Арагона. Он заодно был внуком Марии Бургундской и правнуком Карла Смелого (если кто помнит такого персонажа из "Квентина Дорварда"). А также внуком Максимилиана I Габсбурга, императора Священной Римской империи. Итого, в 1519-м после смерти императора Максимилиана под его управлением оказалась вся Испания, половина Италии, Австрия и вассальные германские княжества с Венгрией заодно, Бургундия, Савойя, 17 провинций нижнего Рейна, а также вся испанская колониальная империя от Азорских островов и Америки (за вычетом Бразилии) до Филиппин, присоединённых Магелланом в 1521-м. О нём первом сказали, что в его империи никогда не заходит солнце.
"С Богом я говорю по-испански, с женщинами — по-итальянски, с мужчинами — по-французски, а с моими лошадьми — по-немецки"(с) (авторство приписывается). И не подумайте плохо о немецком — ещё неизвестно, кого автор любил больше
Напоминаю, что, собрав в своих руках такую личную власть, Карл V (или же Первый, если по испанскому счёту) никак не объединил эти страны в одну. Наоборот, он должен был постоянно разрываться между капризным германским рейхстагом, гордыми кортесами Кастилии и Арагона и непокорными городами родной Фландрии. Зато он мог объявить кому угодно войну на правах государя каждой из этих земель.
Очень скоро Карл выяснил, что быть самым сильным — очень опасно, потому что для всех остальных единственным способом выжить становилось объединиться и дружить против тебя. Да, Карл трижды побеждал извечного врага Империи — Францию, но так и не смог даже поживиться за её счет. Зато он умудрился рассориться и с Папой, и с Англией (ну, с Генрихом VIII трудно было не рассориться), и уж тем более с жадными, мелкими, но многочисленными княжествами Северной Германии и Балтии, именно в ту пору массово обращавшимися в лютеранство. Дошло до того, что французский король Франциск со словами "при таких раскладах даже союз с чёртом оправдан" подписал соглашение с турецким султаном Сулейманом Великолепным и его карманными берберийскими пиратам и стал заодно с ними бить имперские войска (союз этот фактически "прожил" 350 лет). Параллельно глубоко католический монарх Франции стал главой протестантской лиги (да-да!) и сумел принудить Карла признать право германских князей на самостоятельный выбор религии. Вот такая штука — политика.
Заодно Карл V выяснил, что всей своей необъятной империей от Венгрии до Гибралтара он прикрывает Европу от неукротимого натиска турков. А те, как уже было сказано, подбирались всё ближе и ближе: захватывали один за другим острова в восточном Средиземноморье, Грецию, Алжир и Тунис, осаждали Вену и Грац, подмяли под себя почти всё наследие гордых мадьяр.
Да, Карл был сильнейшим из монархов Европы, но и он бы не выдержал, если бы не чудесная лазейка — колонии. Золото ацтеков, пряности из восточной Азии, а потом и серебро из Перу полились в Кастилию нескончаемым потоком. Императору больше не было нужды договариваться с вельможами, хунтами, советами и прочими скучными людьми. Доходы из колоний были королевской монополией, и на эти деньги Карл мог делать всё, что ему было угодно.
И как-то так случайно получилось, что Папский престол в Риме, вскормивший Испанию и давший ей окрепнуть в годы неурядиц, незаметно стал заложником императорской власти. Папы попытались было встрепенуться, но было поздно — они перестали быть самой богатой организацией Европы, хоть и оставались самой могущественной в плане идеологии. На смену инквизиции пришли иезуиты, место террора заняли манипуляции и культурное влияние. Теряя физическую силу, католическая церковь стала эволюционировать в ту, какой мы её знаем сейчас.
И, конечно же, без идеологии не обошлось. Дело в том, что движение, которое сейчас принято называть абсолютизмом, ратующее за самодержавие и всевластие монарха, ориентировалось на достижения передовых западных восточных стран, демонстрирующих неоспоримые преимущества жёсткой вертикали власти и концентрации полномочий в одних эффективных руках. В общем, да, европейские монархи отчаянно завидовали турецким султанам, которые могли в любой момент взять да и казнить неугодного им пашу или издать фирман о ношении на голове чебуреков лицами нетитульного вероисповедания. Европейским правителям казалось, что именно в этом, а не в каких-то особенностях государственного устройства, широкой автономии административных единиц, толерантности к чужой вере, социальному лифту или пикантных деталях престолонаследия кроется секрет могущества Османов, раз за разом бивших ревностных христианских рыцарей то на одном, то на другом поле брани.
Европейские государи с радостью бы начали делать то же самое, но народы им попались всё какие-то неправильные и строптивые. Император, скажем, не мог, подобно монгольскому хану, наслать на непокорного эмира князя тьму тьмущую воинов, потому что столько своих воинов у него никогда не было, а были они только у других князей, которые тоже были не дураки исполнять такие приказы. Также он не мог, подобно турецкому султану, сказать, что он халиф, и потому все верующие должны исполнять его волю во славу Аллаха Христа — это место уже было занято Папами, и опыт предыдущих столетий показывал, что с ними за эти тонкости трактовки Священного Писания лучше не бороться.
Приходилось идти долгим и печальным путём убеждения, а для этого требовались люди, умеющие не только читать и писать, но и выдумывать мысли, а также их излагать и доказывать другим, что правы именно они. По счастью, такие места в Испании уже были — и звались они университетами.
Первыми эти "гнёзда порока" пооткрывали всякие нацмены на территориях, временно оккупированных безбожными магометанами, чтобы спорить об атрибутах величия Аллаха и их влиянии на справедливый суд и способы управления, а также о всяких низменных навыках вроде астрономии и медицины. По непонятной причине с приходом христиан обитатели данных заведений не бросили своих вредных привычек, разве что согласились, что пора сменить мануал и разрешили рисовать образ Божий (да и то сказать, именно эта привычка в Испании не сильно укоренилась). В общем, один из первых европейских христианских университетов был основан временно перемещёнными лицами на свежеосвобождённой территории города Саламанки в 1218 году на основе школы богословия при кафедральном соборе. Много чего можно рассказать о них интересного (к примеру, о вердикте 1490 года о невозможности кругосветного путешествия, выданном Колумбу), но в истории Европы он известен одним своим достижением — Саламанкской школой права.
Вкратце, именно в Саламанке учёные мужи с толком и расстановкой рассказали всему христианскому миру о природе власти и о том, что именно монарх, волей Божьей (посредством Папы Римского) помазанник на царство владеет всяким телом и имуществом в своём королевстве, и до тех пор, пока он свято блюдёт Заповеди Божьи и чтит Святого Отца, он волен творить в своём царстве всё, что сочтёт нужным.
Нельзя сказать, что этот тезис был принят совсем уж единогласно, однако в присутствии Святой инквизиции споры как-то незаметно и быстро перешли на детали и формулировки.
Государи Европы приняли этот творческий прорыв с великой благодарностью. Но каждый как-то по-своему, с изюминкой. Например, германские князья согласились со всем, кроме роли Папы. "А зачем Скрипач? Скрипач не нужен", — сказали они и, вооружившись лозунгом "Вера правителя — вера подданных", дружно обратились лютеранами. Или вот Генрих Тюдор, ученик великих гуманистов своей эпохи, тоже принял эту концепцию близко к сердцу. Разве что с поправкой на своё право чёркать карандашом на полях Библии, менять жён по своему усмотрению и отнимать имущество у монастырей (ибо нефиг, когда король такой бедный). В полемическом запале учёные мужи временами переходили к рукоприкладству и стукачеству, но это не ново в академических кругах. Обыватели же чаще всего верили своим проповедникам в противовес чужим, а ещё чаще — судебному приставу и околоточному. У них и своих проблем хватало, без дискуссий о природе права.
Дело в том, что дармовое богатство, свалившееся в руки испанского монарха из американских приисков, не довело до добра его подданных. Король стал вне конкуренции самым богатым и влиятельным человеком страны. Никто даже помыслить не мог, чтобы стать богаче и влиятельнее — второй Америки ни для кого не было. А значит, было только два способа стать богатым и влиятельным: служить королю или воровать у него. Или совмещать эти занятия. Изобретать новые способы обработки шерсти? Фу, как низменно. Лучше пойти славным солдатом и получить горсть дублонов от Его Величества, а потом весело спускать их в тавернах. Корпеть над цифрами? Я что, жид, упаси Господи? Лучше найти влиятельного покровителя при дворе, чтобы он нашёл синекуру в каком-нибудь отделе канцелярии. Денег-то полно.
Да, денег было полно. Король перестал нуждаться в феодальной армии, ему проще было нанять пару десятков тысяч бродячих солдат, которые слонялись по всем дорогам Европы. Ведь инфляция сделала все дотоле привычные представления о богатстве — дом, участок земли, два раба, патриархальное спокойствие сельской жизни — бессмысленными. Ты зачастую не мог даже прокормить себя тем же, что и вчера, что уж говорить о сбережениях. И дороги Европы наполнились армиями бродяг, готовых на что угодно и не ставящих ни в грош ничего.
Знаете, как выглядела европейская война во второй половине XVI века? Военачальник с несколькими десятками дворян и кучей золота приезжал в любое удобное ему место и начинал вербовать солдат. И через месяц, если достаточно денег, у него могло быть под рукой несколько десяткой тысяч человек при оружии. Так, к примеру, выглядели религиозные войны во Франции, когда Гизы сцепились с Бурбонами у подножья слабых последних королей из династии Валуа. Так же выглядели и остальные войны, о которых мы ещё будем не раз говорить в этой истории.
Огромные потоки богатств, льющиеся на ещё вчера нищие задворки Европы, не могли не приводить к бешеной коррупции. Естественно, король не лично разгружал "Серебряные флотилии" и не пересчитывал слитки — это делали даже не его министры, так любящие менять одежды из шикарного чёрного бархата и тончайших брабантских кружев для похода к каждой любовнице. Это делала система, в которой не было сдержек и противовесов, потому что говорить было не кому, а последствия в случае раскрытия правды были весьма категорическими. А значит, всё больше и больше денег "прилипало" к рукам на разных стадиях транспортировки из Новой Испании в королевскую казну. Всегда было можно найти способ списать потери — благо отчаянных любителей дармовщины хватало и за пределами Испании. К примеру, современные историки подсчитали, что вес официально заявленных как "потери от пиратства" ценностей в 4 раза (!) превышает тоннаж всего пиратского флота, действовавшего в тот период.
При таких процессах королевским чиновникам был абсолютно побоку экономический рост страны. Что могли значить эти копейки по сравнению с золотым дождём из колоний? Вот так Испания, производившая знаменитую шерсть мериносов на своих огромных холмистых пастбищах Эстремадуры, проиграла все рынки нищей Англии и послужила материалом для докторской основоположного труда отца политэкономии Адама Смита.
Не обошлось, конечно же, и без этих... ну, вы понимаете... тех, которые всегда виноваты... да-да, именно их. Общины евреев-сефардов, живших в Иберии ещё с римских времён, были рассеяны по всей Европе и Средиземноморью (как, впрочем, и прочие нацмены). Поначалу большинство смоталось недалеко, в Португалию. Их черёд пришёл через 100 лет, когда Португалия таки была присоединена к Испании (есть великолепная книга Даниеля Клугера об "истинной истории Портоса" — весьма рекомендую). Нет, они не забрали с собой капиталы, как это часто говорят, потому что капиталы тогда были исключительно материальными, а увозить с собой изгнанникам позволялось очень немного. Они увезли другое — умения. В том числе и делать деньги из воздуха. Как вы знаете, даже сейчас мало кто ценит кадровый потенциал, а уж в те времена... Однако же, этот исход имел и другие последствия, о которых — в следующей главе.
Здесь же мы для окончания лишь заметим, что при всём имеющемся богатстве и силе император Карл V за 40 лет своего правления так и не смог побороть ни одного из своих врагов — ни Турцию, ни Францию, ни Реформацию. Уставший от жизни в переездах из одной страны в другую, он подписал с протестантами мир, последовательно отрёкся от всех своих титулов и разделил власть между наследниками (мол, никому не пожелаю той жизни, что была у меня), а сам ушёл в монастырь, где и умер в 1558-м, всего на 3 года пережив свою безумную мать. Австрию, Венгрию и императорский титул унаследовал его младший брат Фердинанд, который и без того управлял этими землями почти всю свою жизнь. Кастилия, Арагон и бургундское наследие достались старшему сыну Филиппу II, с которым и связаны самые драматические события в новой истории Испании.
Продолжение здесь.