The grass was greener,
The light was brighter.
(с) Pink Floyd "High Hopes"

Низкие тяжёлые тучи, переваливаясь и клубясь, двигались на восток. Было душно. Утомительный понедельник только начинался. Два дня назад прошла первая гроза, хотя на дворе было только двадцать второе марта. Весна в этом году пришла рано. Чужая весна.

Вера Андреевна, охнув, поднялась с табуретки. Старость не радость. Какой далёкий путь до коридора. Ничего-ничего, сейчас сердце успокоится, и пойдём дальше. На кухне назойливо капала вода из крана. Проклятая жизнь. Столько лет вкалывать, чтобы под конец дней остаться ненужной. И ведь никто не придёт, не спросит: «Как здоровье?» – не поможет по квартире. Ой, горе-горе.

Доковыляв до кухни, она безуспешно попыталась закрутить кран. Ну да, прохудился. Теперь не закрыть. А то и прорвёт – кто тогда ей поможет. Утопнет она. Может попросить соседей снизу? Да нет, они жлобы, новые русские, на машинах ездят. Копейки честной, наверно, в жизни не заработали. Ну их. Пускай заливает. И Вера Андреевна, криво улыбнувшись, присела у окна.

Петя уже две недели как не заходит. С прошлого вторника. Работает всё, возит кого-то. Сначала Вера Андреевна думала, что попал в банду – очередного ворюгу катает на мерседесах. Сын, как услышал это, даже рассмеялся. Пытался объяснить разницу между вором и, прости Господи, менеджером – да куда уж ей дуре понять. Старая уже, не понимаю ничего в нынешней жизни. Только всё равно, честные люди так не ездят – значит, бандит.

А Нинка как уехала со своим в Воркуту, ещё при Союзе, так и не вернулась. Даже весточки нет. Может и там у неё внуки есть, не только Петины.

На кухне было сумрачно. Раньше солнце заглядывало сюда хотя бы поутру, но два года назад Надя продала свою квартиру каким-то новым русским. Те выбили все стены между комнатами, а балкон вынесли вперёд настолько, что тот стал похож на орудийную башню линкора. И закрыл доступ солнцу. Эх-эх-эх, что же ты, Надя. Зачем переехала? Была бы ты – хоть не так бы тосковали, вдвоём-то. Чай бы пили, как раньше… И всё было бы лучше.

Она провела рукой по столу. Грязно, убрать бы. Сейчас, сейчас, тряпочкой протрём… Ой! Чашка, любимая… Цела, цела, только ручка отбилась. И как это она её задела? Корова старая. Вера Андреевна смахнула слезу. Любимая чашка, с красными петушками. Её ещё Коля купил, тогда, в Фастове. Как поженились. Два переезда вынесла, только надщербилась немного – и вот тебе… Дура, дура. Дался тебе этот стол.

***

Вера Андреевна ещё раз попыталась закрутить кран, но вода по-прежнему капала, разбрызгивая капельки по облупленной мойке. Чайник уже начинал мрачно шипеть. Жаль, что небо с утра затянуто тучами. Ползут, клубятся. Значит, сегодня ни единого лучика солнца не будет. Ничего, может к вечеру развиднеется. Выйдем на лавочку, погреемся.

– Вот, сейчас чайку выпьем.

– Да уж, – Надежда Ильинишна кивнула и спросила, глядя на руки своей подруги. – Пальцы-то хоть не болят?

– Нет, пока ещё. Только локоть всё время хватает. Боюсь упустить чего-нибудь.

– А в отваре шалфея парила? У меня шалфея – полный ящик. Попарь.

– Ох, Надь, ведь всё равно не поможет.

– Поможет-поможет. Вон, Степановну на ноги поставили – чем? Шалфеем. И тебя, Андреевна, поставим.

Чайник закипел. Вера Андреевна выключила газ и принялась разливать кипяток. Наде – в синюю чашку, а себе – в надщербленную, с красными петухами.

– Что твой Петька?

– Не заходит, – Вера Андреевна поморщилась. Поясницу схватило, когда она уже собиралась взяться за ручку. Чуть чашку не разбила.

– Что он, всё буржуя своего возит?

– У него не буржуй, а менеджер, – попыталась защитить сына Вера Андреевна.

– Все они буржуи, – отрезала Надежда Ильинишна. – Повылазили из тюрем и правят. Шагу нельзя ступить, чтобы на ихние супермаркеты не наткнуться. Продались Западу и ездят на Мерседесах. А твой их возит. Нет чтобы машину сжечь – пусть ходят как все.

– Да это всё его Светка. На новую юбку ей, видите ли, не хватает. Старой ещё года нет, а она новую… – Вера Андреевна кинула себе ложку сахара. Больше нельзя – не хватит до конца месяца. – Говорила же своему дураку – не женись на ней. Да разве он слушает.

– Они никогда не слушают, – вздохнула Надежда Ильинишна.

– Ну да. И Нинка в Воркуту со своим укатила – и без привета. А эта только знает, что деньги из Петьки качать – вот он и подался в шофера.

– Детей надо учить, пока живы. Вот мой всё уговаривал: продай квартиру. Хрен вам! Не буду я буржуям свою квартиру отдавать. Они ещё дождутся Сталинских времён. Всех их к стенке. Развалили Союз, бандиты, – Надежда Ильинишна закашлялась и отхлебнула чаю.

– Да, если б не развалился Союз, всё было б иначе, – вздохнула Вера Андреевна. – А всё-таки хорошо, что ты квартиру не продала. Поговорить есть с кем. А то ведь и радио не послушаешь – всё там врут.

Они замолчали. По полу в метре от стола пробежал жирный таракан, но вставать, чтобы его прихлопнуть, было слишком тяжело. Вера Андреевна вздохнула.

– А помнишь, как тебе Колька твой цветы в первый раз подарил? – внезапно спросила Надя.

– Тогда, в мае?

– Ну да. Помнишь, догнал нас, когда мы через пути переходили, и начал что-то о почётной грамоте нести.

– Да-да, – Вера Андреевна беззубо улыбнулась. – Их бригаду тогда наградили… А он хотел подарок сделать… А тебя увидел и испугался. Сам потом рассказывал. Строгая, мол, ты была, активистка – а он тут с цветами. Вот он и затараторил, что первое в голову пришло.

– Эх, строгая, – Надежда Ильинишна довольно вздохнула. – Разве ж я строгая была? Как все, ответственная… А я ещё тогда в новом платье была, помнишь, с голубым воротничком?..

– Помню…

***

Низкие тучи катились по небу, словно огромные грязные комья состриженной овечьей шерсти под ураганным ветром. Ранняя весна была душной и нерадостной. Чужой.

– …Делегаты XXXII-го съезда КПСС с радостью приветствовали слова первого секретаря коммунистической партии Украины о прочности братских связей между народами СССР. Под всеобщие аплодисменты делегатов генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ…

– А Петька твой что? – Надежда Ильинишна отхлебнула чаю.

– Да вот, всё не заходит, – вздохнула Вера Андреевна. – Две недели уж. Крутится всё, бегает то в ЖЭК, то в местком. Представляешь, их с очереди сняли.

– Как это сняли? По какому праву? Многодетных-то.

– А вот так. Приходит мой Петя в исполком, а там ему и говорят: вы же, товарищ, уже два года, как в новой квартире живёте, а всё к нам бегаете. Он: как это, два года? А она: да вот, смотрите, документы, вы и с очереди уже сняты.

– Вот бандиты. Какому-нибудь блатному, небось, квартиру дали, а простой народ дурят. Мало того, что себе дублёнки да «Волги» по спецраспределителям наполучали, так ещё и последнюю трудовую копейку отымают.

– И не говори. Вон, Максимовна рассказывала: в пайках и красную рыбу получают, и шпроты, и копчёную колбасу.

– Таких при Сталине к стенке ставили, – Надежда Ильинишна закашлялась и уже сквозь слёзы закончила. – Воры, бандиты, отъели задницы на своих креслах.

Приступ кашля одолел старуху, и она долго не могла сказать ни слова. Вера Андреевна терпеливо ждала. Спешить им было некуда.

– …А теперь прогноз погоды, – продолжало радио. – Сегодня, двадцать второго марта, ожидается облачная погода, +14 – 16 градусов, без осадков…

– …Сволочи. Перестрелять бы их – стало бы лучше, – договорила наконец-то Надежда Ильинишна и продолжила уже спокойней. – А Нинка твоя? Не пишет?

– Нет, – Вера Андреевна покачала головой. – Как уехала в Воркуту со своим геологом, так и пропала. Не до меня ей.

– Может, Степановна бы твоему Петьке помогла, – грустно сказал Надежда Ильинишна, – да померла недавно.

– И Лизавету тоже схоронили, – кивнула Вера Андреевна. – Одни мы остались. И Петька не заходит. Уж бы кран починил, а то всё капает – житья нет.

– А водопроводчик что?

– Пьянь наш водопроводчик. Без бутылки ничего не делает, а бутылку увидит – насосётся и к мойке даже подойти не может, падает.

– Что за люди нынче пошли, – вздохнула Надежда Ильинишна. – А что руки, не болят?

– Локти побаливают, а пальцы ещё ничего. Их бы на солнышке погреть.

– Или шалфеем.

– Или шалфеем, – согласилась Вера Андреевна. – Но лучше погреть. Хотя бы завтра солнышко выглянуло.

Они помолчали.

– Ты заходи ко мне к вечеру, – сказала Надежда Ильинишна. – Шалфею возьмешь. Ты ведь ничего к вечеру не ждёшь?

– Чего мне ждать?..

Вера Андреевна уставилась на любимую чашку с красными петухами. Край был надщерблен. Чашка ещё помнила тот далёкий 52-й год, когда молодые Вера и Надя в дешёвых ситцевых платьях бегали через пути на работу или на свидания. Это было давно.

На кухне назойливо капала вода.