Abstract
О внеуставных отношениях с гувернанткой и их долгосрочном влиянии на облико морале страны; о каре для кшатриев, обратившимся вайшьями; а также о влиянии энциклопедии на завышенную талию
Предыдущие главы
О НАСТУПЛЕНИИ НОВЫХ ВРЕМЁН
ДОЛГИЙ ВЕК
ВЛАДЫКА ПО СОВМЕСТИТЕЛЬСТВУ
THE ENGLISH WAY
КОРОЛЬ ТРОЛЛЕЙ
О, блаженные слишком — когда б свое счастие знали -
Жители сел! Сама, вдалеке от военных усобиц,
Им изливает земля справедливая легкую пищу...
Счастливы те, кто вещей познать умели причину...
Он собирает плоды, которые ветви и нивы
Сами дают, он чужд железных законов, безумный
Форум ему незнаком, он народных архивов не видит...
А земледелец вспахал кривым свою землю оралом -
И обеспечен на год. Он родине этим опора...
Радостно свиньи идут от дубов. В лесу — земляничник.
Разные также и осень приносит плоды: на пригорках,
Сладостный, солнцу открыт, допекается сбор виноградный.
Милые льнут между тем к его объятиям дети.
Дом целомудренный чист. Молоком наполнено виснет
Вымя коров, и козлы, на веселой сойдясь луговине,
Жирные друг против друга стоят, состязаясь рогами.
Сам же он в праздничный день отдыхает, в траве растянувшись
(с) Вергилий «Георгики»
В предыдущей статье я упоминал «Компанию Южных морей» как пример первой финансовой пирамиды. На самом деле всё немного сложнее, поскольку этот сомнительный титул у Британии уверенно оспаривает её давняя соперница – Франция. Точнее, тут всё как в пошлом анекдоте о богатырях, которые мерились удалью молодецкой: у Британии получилось раньше, а у Франции – масштабней. Хотя к финишу они пришли почти что голова к голове. Но будем последовательны.
При молодом короле Луи XIV-м Франция стала уверенно доминировать в Европе – причём делала она это в самом что ни есть садо-мазо стиле: сыпала деньгами направо и налево, вводила армии в соседние земли и устраивала там геноцид по религиозному признаку, да и внутри собственной страны организовала настоящее фетиш-поклонение. Английские короли и половина парламента чуть ли не откровенно жили на пенсии от нового Аполлона, и в 1672-м этот союз едва не задавил насмерть единственную республику Европы (Венецию уже никто за республику и не считал). Голландия выжила, но от потерь оправиться не смогла.
Откуда такая мощь? Дело в том, что Франция – самая большая по населению страна Европы, вышла чуть ли не единственным победителем из Тридцатилетней войны (на пару со своей союзницей Швецией): Испания была повержена, в Англии шла гражданская война, Германия лежала в руинах. Молодой король сумел привлечь на свою службу нескольких талантливых министров, из которых в первую очередь стоит упомянуть Кольбера, приверженцев новомодной политики меркантилизма, и те защитили национальное производство рядом заградительных пошлин, основали в стране многочисленные мануфактуры, производящие стратегически важные для Франции продукты, организовали централизованную колонизацию американских владений – Новой Франции (Квебека, Плезанса, Акадии и Луизианы). «Король-Луй», как его презрительно называли вагабонды, строил свою политику, исходя из знаменитой максимы «Франция – это я!». Как сказал другой классик, в стране не должно быть человека, равного по силе королю – и Жоффрей де Пейрак отправился на костёр по обвинению в колдовстве (на самом деле нет). Вся знать королевства была собрана в новой игрушке Луи – Версале, где и находилась под мягким присмотром сюзерена, проматывая фамильные состояния в галантных состязаниях за право зваться самым изысканным кавалером двора. Удалившиеся в собственные владения сразу вызывали подозрения в неблагонадёжности, занимавшиеся всякими делами (affairs – аферами) – презрение и отторжение. У дворян осталось только два занятия – двор или война. Короля это вполне устраивало.
Жан-Батист Кольбер (1619–83), первый министр, интендант финансов Франции (1661–83)
Вот только со временем эта схема начала давать один сбой за другим. Протекционистские меры мешали чужим купцам, но не стимулировали своих. Система была рассчитана на добросовестных исполнителей, заинтересованных в процветании страны, но таких фантастических тварей оказалось прискорбно мало. Королевские интенданты, как и большинство чиновников во все времена и эпохи, очень скоро научились направлять государственные потоки на свои собственные мельницы, извлекая ренту из возможности использовать административный произвол. Поэтому к концу XVII-го века французская армия стала больше походить на толпу бродяг, чем на воинство сильнейшей страны Европы (а о таком явлении, как passe-volants лучше читать в оригинале). Сукно с кольберовских мануфактур зачастую было гнилым, лес для флота проще было доставить из Швеции, селитры для пороха, чьё производство было объявленной государственной монополией, невозможно было набрать даже по всем выгребным ямам страны. Спустя поколение версальской изоляции дворянство начало вырождаться в прослойку щёголей, неспособных ни воевать, ни управлять, ни даже интриговать по-крупному.
Более того, Франция быстро прошла тот же путь, что до неё проделала империя – став самой могущественной, она тут же стала всеобщим врагом. Вначале против неё выступила Англия, объединившаяся в личной унии с Нидерландами. А в 1702-м, после смерти последнего испанского Габсбурга, Карла II Страдальца, в борьбе за его наследие против Франции выступила и Австрия, ставшая наследницей империи. Швеция, традиционный союзник, была увлечена своей войной, и Короля-Солнце стали загонять со всех сторон.
Луи XIV правил ужасно долго: формально 72 года, фактически – 54. За это время он из знаменитого своей необузданностью героя-любовника и поклонника пышности постепенно превратился в показного поборника религиозной добропорядочности. Не последнюю роль в этом играла его последняя фаворитка, а позже и морганатическая жена Франсуаза де Ментенон, находившаяся под сильным влиянием католических духовников (это к вопросу о методах влияния папского престола после Реформации). О Версале стали говорить, что здесь «даже кальвинисты завыли бы от тоски».
Так или иначе, но в 1715-м году, едва успев закончить войну за испанское наследство (и посадив на испанский трон своего внука), но отказавшись от всех прав на совмещение двух престолов, Луи умер. Умер, пережив не только детей, но и внуков: на престол взошёл его 5-летний правнук под именем Луи XV. А то, что произошло дальше, невозможно описать в сдержанных тонах.
Королевский двор, а следом и немалая часть страны ударилась в самый разнузданный разврат, который знала её история: причём разврат во всех смыслах – от прямого до метафорического. По причине малолетства короля бразды правления принял племянник покойного короля, сын его брата Филипп, герцог Орлеанский – и эта короткая эпоха осталась в истории под названием Регентство.
Филипп II (1674–1723), герцог Орлеанский, регент Франции (1715–23)
Правду сказать, Филипп на деле доводился Луи XIV-му не племянником, а сыном, поскольку его формальный отец был очень даже не формальным геем (в хорошем смысле слова), так что Король-Солнце взял на себя повышенные соцобязательства и поработал многостаночником – впрочем, ему это было не впервой. При французском дворе эта новость была секретом Полишинеля, так что Филипп Филиппович Орлеанский имел очень особый статус, как и все его потомки (мы ещё о них услышим и во времена Революции, и после Реставрации Бурбонов). Известный ходок и человек, не сдержанный никакими моральными нормами, он каждый вечер, после окончания рабочей рутины, устраивал в Пале-Рояль праздники, неизбежно превращавшиеся в натуральные оргии (если что, это не моя оценка, а современников). В какое время суток он принимал больше государственных решений, установить трудно, однако вскоре стало очевидно, что в неформальной обстановке найти контакты и добиться благосклонности власть предержащих намного проще (И если ваше воображение рисует вам пикантные картины, то притормозите его – старые добрые методы, вроде коробки из-под ксерокса, всегда работают лучше, потому что деньги нужны всем).
Точно так же слетели тормоза и в плане социальной морали, в смысле, способов обогащения. При старом короле дворянину считалось зазорным марать руки, занимаясь предпринимательством, а уж тем более финансовыми операциями (естественно, многие из сильных мира сего, нуждаясь в деньгах, играли на бирже в Амстердаме и Лондоне, но только через подставных лиц). С наступлением Регентства в Париже тоже решили поиграться в «голландские штучки» (если что, это я не о каннабисе, а о бирже).
Если вы помните один из самых известных фильмов с Жаном Марэ – «Горбун», то вторая его половина разворачивается именно во времена Регентства. Мы видим, как Главный Злодей окружил себя подлецами и занимается презренным делом – торгует ценными бумагами (именно так на него и выходит главный герой). Там и сам Филипп появляется в последней сцене, чтобы проконтролировать исполнение справедливого возмездия. В общем, атмосферу эпохи представить можно.
На первых же «вечеринках» в Пале-Рояле намётанный глаз карьериста, прибывшего в Париж за протекцией, не мог бы не заметить давнего конфидента Регента, экспрессивного и остроумного шотландца по имени Жан Лас. По-настоящему его имя звучало как Джон Ло из Лорнистнона, он был из тех, кого уже в те времена стали называть авантюристами, то есть людьми, рвущимися вперёд, не взирая на обстоятельства. По профессии он был финансистом, а во Францию прибыл, чтобы реализовать свой проект по достижению всеобщего благоденствия.
Джон Ло из Лоринстона (1671–1729), финансист, титан, стоик строитель пирамид
Молодость Джона Ло припала на правление Уильяма III, бывшего одновременно и штатгальтером Нидерландов, и принявшегося активно вводить «голландские новшества» на просторах Острова. В открытом ним в 1694-м году Английском банке работал родственник и близкий друг Джона, бывшего на тот момент мотом, игроком и бретёром. Оказалось, что ум Ло, сына золотых дел мастера (что по тем временам было аналогично банкиру и ломбардщику), одинаково хорошо заточен под расчёты и психологию и карточного игрока, и финансиста. Он увлёкся новым захватывающим делом; теоретических познаний у него не было (мало у кого они вообще были), зато практику он понял больше, чем кто-либо из его современников. Он заметил «чудотворное» действие кредита на промышленность и деловую активность и уверовал. Среди многих неожиданных для того времени выводов, сделанных Ло, был тот, что деньги – это не форма товара, представленного золотыми или серебряными монетами; что это не более чем символ, это язык, который используют при обмене ценностями. Что неважно, из чего сделаны деньги – их можно хоть печатать на бумаге, лишь бы люди им доверяли. Поэтому сказки о нехватке денег – это миф, новые деньги можно сделать в любой момент. Главное, чтобы поручитель банкнот был достаточно могущественным, чтобы гарантировать их повсеместное употребление. Например, чтобы это делало государство.
Сегодня мы знаем, что нельзя неограниченно печатать деньги, что это форма «пирамиды», что кредит не равен капиталу. Мало кто знает, что это было выяснено опытным путём, потому как теория безнадёжно отставала от практики.
Англия подходила для реализации такого проекта лучше всего, но тут вмешался случай – Ло убил на дуэли не того человека и попал в тюрьму, откуда ему, конечно, удалось бежать, но о хороших отношениях с правительством Её Величества пришлось забыть. Ло перебрался в Нидерланды, а потом и в Венецию (республики поначалу казались ему более подходящими для проекта), везде рекламируя свою систему. Но патриции и дожи упорно отвечали, что от добра добра не ищут, предпочитая старые надёжные методы – торговлю и налоги. Тогда Ло переехал во Францию, где легко попал в круг молодого герцога Орлеанского.
Идея о том, что деньги можно достать, словно кролика из шляпы, очень понравилась Регенту, получившему на руки страну, разорённую войнами Короля-Солнце до нитки, с миллиардным государственным долгом, неясными перспективами развития и огромными аппетитами в плане хорошей жизни. Государственный банк, правда, Ло открыть не позволили, но ведущие игроки хорошо знали, что его Банк Женераль имеет самых лучших покровителей. Вдобавок, выгодная дисконтная политика привлекла к выпускаемым ним ценным бумагам большой интерес.
Подробно система Ло описана во многих источниках (например, тут), так что я в основном заострю внимание на побочных обстоятельствах, имевших очень важные последствия.
Уже через два года, в 1718-м, банк Ло стал Королевским, то есть получил государственные гарантии, выражаясь современным языком. Налоги и крупные финансовые операции было законодательно предписано проводить только с использованием выпускаемых им банкнот. Прибыльность гарантировалась новооткрытой Западной компанией (скоро получившей известность под именем «Компания Миссисипи»), занявшейся колонизацией североамериканских владений французской короны. В имущество компании были переданы корабли, поселения и форты. Новый город, заложенный в устье Миссисипи, был в честь Регента назван Новым Орлеаном. Вскоре эта компания была принудительно слита с Сенегальской, Ост-Индийской, Китайской и Африканской компаниями – то есть фактически стала монополистом в заморской торговле.
Стоимость бумаг компании росла бешеными темпами, новые акции продавались с наценкой выше 1000% – и это давало средства для выплаты дивидендов акционерам первой серии. В оборот пошли ассигнации Королевского банка, а металлические деньги свыше определённого максимума собирались изъять из обращения (полученная в 1718-м году Ло должность министра финансов этому предприятию, естественно, не мешала). Кварталы, где происходила операционная биржевая и финансовая деятельность банка и компании, на несколько лет стали местом непрерывного ажиотажа.
Как мы уже понимаем сейчас, крах «перегретой» системы был неизбежен. В один день поздней осени 1719-го акции достигли своего максимума в 3600% от первоначальной стоимости, а потом принялись падать. Игроки впервые осознали, что рост не бесконечен. Спекулянты массово стали продавать бумаги, началась паника. В феврале 1720-го Ло закрыл биржу, но падение стоимости продолжалось на чёрном рынке. Парижский парламент объявил компанию банкротом, но Ло отказался это признать. Регент прикрывал своего любимца до последнего, но и ему в конечном итоге пришлось сдаться. Бумажные деньги были признаны недействительными, к обмену на звонкую монету принимались лишь мелкие купюры. По результатам ликвидационного аудита стоимость ассигнаций превышала гарантийный запас в золоте и серебре в 10 (!) раз. Джон Ло был вынужден бежать из Франции, его многочисленная собственность была конфискована, жена и дети остались в Париже фактически заложниками. Он ждал возможности вернуться, но в 1723-м Филипп Орлеанский умер (относительно молодым), а новое правительство кардинала Флёри было крайне консервативно настроено по всем возможным направлениям, включая финансы.
Есть мнение, что Ло был не столько мошенником, сколько идеалистом. Подтверждением тому может служить относительная бедность, в которой он прожил остаток дней. Нет, подаяния он не просил, но ни о каком шике даже речи не было. Он по-прежнему отирался при европейских дворах, пытаясь объяснить, почему всё пошло не так и как он может в следующий раз сделать всё правильно. Его слушали – знаменитость, как-никак – но не сильно верили. Многие считали, что у Ло попросту есть большой секрет, как делать деньги из воздуха, что он вычислил формулу богатства, но никому не хочет её раскрывать (в этом плане он был невольным предшественником графа Калиостро), так что в его окружении часто находили экзальтированных поклонников (а чаще поклонниц) оккультизма, но редко – финансистов. Ло умер в 1729-м году в Венеции, так больше и не увидев свою семью.
В любом случае, последствия краха пирамиды Ло были катастрофическими. Во-первых, накрылась медным тазом колониальная политика Франции. При ликвидации последствий дефолта о заморских проблемах думали в последнюю очередь, так что на несколько очень решающих лет всё развитие было заморожено, а поселенцы предоставлены самим себе (и это буквально через 5 лет после высадки в диких землях). Более того, монополия сначала вобрала в себя всё живое в заморской торговле, а потом унесла с собой в могилу. Частную инициативу и новые государственные программы пришлось восстанавливать чуть ли не с ноля – и это на фоне усиливающейся конкуренции со стороны Англии. Ещё через 30 лет благодаря безмозглому правлению Луи XV-го как колонии в Америке, так и протектораты в Индии были потеряны окончательно – и Франция превратилась в «вечного догоняющего».
Вот где-то так это и было
Да, благодаря системе Ло Франция смогла рассчитаться по долгам, сбросив кредитное наследие Луи XIV-го. Но заплатила она деньгами, отнятыми у народа. Простите за пафос, просто это реально было так: в пирамиде участвовали все – от пэров до крестьян, а возмещение получили только корона и крупнейшие акционеры. Многие знатные и влиятельные семьи среднего класса и дворянства были разорены. Хозяйственная активность французов не просто получила могучий удар – было подорвано доверие к кредитной системе как таковой и к финансовым нововведениям вообще.
Эффект этот был намного сильней, чем можно представить на первый взгляд.
В 1720-м разорился знатный провансальский дворянин, некий маркиз де Мирабо. Его сын Виктор в 1763-м году издаст весьма популярную книгу «Деревенская философия», призывающую «обратиться к корням», отвергнуть городской уклад и вернуться к здоровой сельской общине. Его внук, Оноре де Мирабо, стал одним из самых известных лидеров Великой Французской Революции.
«Пирамида Ло» ударила по члену парламента Бордо, тонкому наблюдателю и основоположнику современной демократии, философу Шарлю-Луи Монтескьё. Тому, который станет основоположником экономической школы физиократов и редактором «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремёсел» – вершине деятельности мыслителей Просвещения. «Энциклопедия» полна описания полезных навыков и видов деятельности – но вряд ли вы найдёте в ней хоть одно доброе слово о финансовых операциях.
«Глупые бумажки» Ло стали пугалом и в произведениях острослова Вольтера, и в трактатах пташиного гуманіста Жан-Жака Руссо, и в статьях энциклопедиста-материалиста Дени Дидро. О них вспоминал недобрым словом Неподкупный Робеспьер и теоретик «военного коммунизма» Сен-Жюст. Один единственный финансовый крах стал фоном, определившим направление целой эпохи.
Они не любили кинематограф финансовые махинации
Пока в Англии Даниель Дефо прославлял предпринимательское рвение дельца, французская интеллектуальная элита ударилась в противоположность – пасторальную идиллию. Вергилий и Гораций со своими чистыми душой пастушками и благородными землепашцами, конечно же, были куда большим авторитетом в их обществе, чем жадный банкрот-диссентер. И если современники великих римских поэтов, читая о счастье простой жизни с плугом и свирелью, сидели в своих домах с отоплением, водопроводом, канализацией и рынком по соседству (да, у элиты древнего Рима с квартирными условиями было всё не так уж плохо), воспринимали их адекватно и с долей здорового цинизма, то для образованных людей эпохи Просвещения слово классиков было неоспоримым, как двумястами годами ранее – цитата из Священного Писания. Виной тому отчасти была мода на античность – закономерное следствие гуманистической ренессансной традиции, но наглядные картины биржевого безумия, низости человеческого поведения и неотвратимого возмездия в виде разорения давали им аргументы, которые трудно было побить, не выходя за рамки приличий (а они были весьма узкими). Идеи эти будут в моде ещё долгие 150 лет, а окончательно оставят Францию лишь с падением вишистского правительства Петена.
Революционная мода полностью отражала стремление подражать античности
Так и получилось, что к величайшему потрясению в своей истории Франция подошла не только с двумя последовательными королями-идиотами (первый метафорически, а второй – почти что в медицинском смысле), не только с деградировавшим в версальских анфиладах дворянским сословием, не только с отсутствием традиции публичного решения проблем на общегосударственном уровне, но и с доминирующим представлением о примате сельской жизни над городской. С вбитой со школьной скамьи уверенностью в том, что здоровая крестьянская жизнь по определению возьмёт верх над развращённой и охилевшей в извращениях городской. Со сказками о Великом Древнем Риме, где добропорядочные поселяне отрывались от плуга только затем, чтобы отразить нападение врага, а после возвращались к своей ниве и винограднику. И с уверенностью в том, что для приобщения к такой идиллии не хватает малого – правильного государственного устройства и нужных законов. И жёсткой руки, способной их воплотить.
Acknowledgments
Кроме фильма «Ватель» и многочисленных «Анжелик» могу посоветовать старую книгу А.В. Аникина «Юность науки. Жизнь и идеи мыслителей-экономистов до Маркса». Она хоть и написана в духе соцреализма, но чувствуется, что автор с трепетом относится и к барочным временам, и к XIX-му веку. Кроме того, всячески обращаю ваше внимание на книгу Жерара де Пюимежа «Шовен, солдат-землепашец».
Статьи по Великой Французской Буржуазной Революции не будет. Лучше, чем Лурк, тут не напишешь.
Данный блог является научно-популярным. В статье могут быть изложены точки зрения, отличные от мнения автора.
СОДЕРЖАНИЕ
О НАСТУПЛЕНИИ НОВЫХ ВРЕМЁН
ДОЛГИЙ ВЕК
ВЛАДЫКА ПО СОВМЕСТИТЕЛЬСТВУ
THE ENGLISH WAY
КОРОЛЬ ТРОЛЛЕЙ
БУМАЖНЫЙ ДРАКОН, МУДРЫЕ ДЕТИ
PROTEGE ET LIBERATE
БОЛЬШОЙ КОНЦЕРТ ДЛЯ МАЛЕНЬКОЙ КОМПАНИИ
КАК ЗАХВАТИТЬ МИР, НЕ ПРИВЛЕКАЯ ВНИМАНИЯ ДИПЛОМАТОВ
ЛЕКАРСТВО ДЛЯ НАЦИИ
ЕЩЁ ОДНА СТРАНА, ГДЕ Я НЕ НУЖЕН
СЛОВО НА БУКВУ Х
ИМПЕРИИ УМИРАЮТ ДОЛГО
GAME OVER (ОЛЕНЬ ЗАКОНЧИЛСЯ) (ЭПИЛОГ)