Abstract
О справедливом дележе добычи и бонусах за порочащие связи, о конгрессе и немцах, о героической борьбе за свободу наркоты и о том, в чьих руках штык, таки-да, молодец

Предыдущие главы

О НАСТУПЛЕНИИ НОВЫХ ВРЕМЁН
ДОЛГИЙ ВЕК
ВЛАДЫКА ПО СОВМЕСТИТЕЛЬСТВУ
THE ENGLISH WAY
КОРОЛЬ ТРОЛЛЕЙ
БУМАЖНЫЙ ДРАКОН, МУДРЫЕ ДЕТИ
PROTEGE ET LIBERATE

Там стояло здание ужасное,
Издаля напоминавшее ООН
(с) В. Высоцкий

Нет, в заглавии нет опечатки, и сейчас я объясню почему.

Если просвещённого читателя спросить, кто был предшественником Организации Объединённых Наций, он уверенно ответит – Лига Наций. Это правда, не поспоришь, но вот о предшественнике самой Лиги практически наверняка никто не вспомнит – а он был и играл очень важную роль в истории. Так же, как Вторая мировая привела к формированию системы, названной Потсдамской (по месту проведения заключительных переговоров), а Первая мировая – Версальской, предыдущий пароксизм кровопролития закончился системой Венского конгресса или же «Священным союзом». О нём и вообще о мире в первой половине XIX-го века и пойдёт речь дальше.

Революционные войны, плавно перетекшие в наполеоновские, трясли Европу 25 лет и вылились, кроме огромного смертоубийства, в глобальную перекройку границ. В 1814-м году, после отречения Наполеона I, представители Шестой коалиции (предыдущие пять, как вы понимаете, столкновения с гением не пережили) достали карту, выкинутую в сердцах десять лет тому назад Питтом-младшим, и решили, что не надо спешить и возвращать всё на былые круги. Во-первых, много кто получил в результате этих войн некоторые приращения, от которых отказываться не очень хотелось. Во-вторых, Наполеон, как движимый прагматичными соображениями, так и следуя логике заигрывания с революционными кругами Франции, уничтожил многие пережитки средневековья вроде Священной Римской Империи – и теперь находилось слишком мало доводов в пользу того, что он был неправ.

Итак, кто были они, определявшие новые правила жизни: основные игроки геополитики, те, кого 19 лет спустя назовут Великими державами (Great Powers), каковой термин останется в строю до сих пор? Это участники Шестой коалиции – Британия, Австрия, Россия и Пруссия, и примкнувшая к ним Франция с возвращёнными на трон Бурбонами (пара слов о каждом из них чуть позже). В условиях, когда предыдущих два главных гаранта и, можно сказать, объединяющих понятия Европы – папский престол и император Священной Римской империи – потеряли свой авторитет и право выступать хоть каким-никаким, но арбитром в европейских делах, эти государства взяли на себя обязанности поддержания стабильности, «европейского концерта„, создав фактически первую систему коллективной безопасности.

Делёжка Европы при Наполеоне

Наполеона удалили, а принцип остался тот же

Оговоримся, это была не первая попытка – но первая успешная. Да, была Вестфальская система, сформировавшаяся после Тридцатилетней войны, были (как знают смотревшие «Тюдоров») даже наивные попытки установить «вечный мир» в начале XVI-го века, естественно, тут же провалившиеся. Но впервые случилось так, что договаривающиеся стороны признали друг друга равноправными и несущими равные обязательства – в отличие от предыдущих случаев, когда одна сторона была равнее остальных (чаще всего – Империя).

Происходило это так. Весной 1814-го, пока Наполеон бешенным шушпанчиком метался из одного угла Франции в другой, пытаясь защитить свою империю от вторжения сразу шести армий, в умах победителей сформировалась мысль, что неплохо бы собраться и поделить лут, подбить экспу за заваленное «корсиканское чудовище» и пролевелапиться. Сбор устроили в Вене, чтобы всем удобнее было потом добираться домой и не так обидно остальным. Были это, как уже упоминалось, следующие приключенцы: Британия, оплачивавшая банкет ради устранения своего давнего соперника; Австрия, больше всех пострадавшая от «корсиканского выскочки»; Россия, таскающая каштаны для гадящей англичанки ради привилегии доступа в G7 приличное общество; Франция, потому как... мы почти забыли, но вообще-то вся эта суета начиналась 25 лет назад ради возвращения Бурбонов на трон; и Пруссия, потому что она была маленькая, гордая и могла обидеться, если её не впустят – да и король Фридрих-Вильгельм доводился кузеном всем подряд, в общем, неприлично было отказывать. Остальные, конечно, тоже могли попробовать обидеться, но дивизий у них на это не хватало. Впрочем, пригласили всех, на Конгрессе даже присутствовали представители всех немецких княжеств, которым хватило денег на билет до Вены.

Головы на заднем плане символизируют всеобщее равное представительство

С чисто формальной точки зрения это конгрессом-то и не было – не проводились заседания, не голосовали по вопросам, даже председателя не избирали (а какой же конгресс без председателя?). Гости собирались в залах и весело трепались, внимательно следя за последними веяньями моды, а там временем в кулуарах (сиречь, в коридорах) и уютных кабинетах десяток уполномоченных лиц калибром от генералов до принцев решал, что с этим всем добром делать, чтобы получилось по справедливости. А Конгресс... Конгресс танцевал, как выразился старый остряк принц де Линь (и тут же умер от осознания бесспорной своей правоты).

Совбез ООМ. Помоги Даше найти герцога Веллингтона. Экстра-бонус – найди Талейрана

Увеселения продолжались около года и не были прерваны даже по случаю 100-дневного ресурректа Наполеона с Эльбы (окончательно все разбежались за неделю до Ватерлоо). Результаты были закреплены рядом двусторонних договоров и непомерным количеством «обнимашек» между клянущимися друг другу в любви монархами. Под шумок унифицировали дипломатические правила: всех этих послов-консулов-поверенных, ноты, договора, способы вежливого посылания нах и прочую обеспокоенность, которыми мы пользуемся до сих пор.

Хотя единый договор подписан не был, но из преамбул двусторонних соглашений вырисовывается довольно чёткая система, тезисы которой до боли напоминают ООН.

1. Война – это зло, которое приносит страдания людям и разрушения государствам (а главное – слишком вредят договаривающимся сторонам).

2. Цель договаривающихся сторон – установление всеобщего мира. Конфликты следует решать дипломатическим путём.

3. Границы не должны меняться путём войн. Ну, по крайней мере, границы между Великими державами. (А маленьких кушать можно – но только с согласия остальных Больших).

4. Христианская вера – единственная верная. Она символизирует и даёт нам моральный Закон.

5. Монархия – добро, светоч и основа. Республика – зло, беззаконие и моральный разврат. Только монархи – гаранты стабильности, веры и порядка – могут поддержать мир во всём мире.

Новая система призывала к гармонии и была названа «европейским концертом» (от concerted – согласованный). Параллельно существовало и название «священный союз монархов» (или просто «священный союз»). Как видно, именно вопрос формы правления беспокоил победителей не на шутку – республикам было отказано в праве на существование. Повсюду должны были править монархи и только монархи. Венецию попросту присоединили к Австрии (заодно с Ломбардией), Голландию соединили с Бельгией, оставив на троне бывшего штатгальтера – но уже на королевских правах, Геную (Лигурийскую республику) отдали Пьемонту вместе с Сардинией. Восстановили Бурбонов в Франции, Испании и Королевстве Обеих Сицилий. Вольные города Германии поприсоединяли к более крупным немецким княжествам и королевствам, из которых больше всех получили Пруссия и Бавария (вот уж кто успел покормиться и у Наполеона, и у его победителей!). Вот только до Швейцарии руки не дошли – или уже тогда что-то предчувствовали... В общем, такая вот Организация Объединённых Монархий, с Совбезом в виде Великих держав (они бы и Турцию пригласили в клуб, не будь, увы, султан мусульманином).

Очень важно то, что эта ООМ была организацией идеологической, а вовсе не прагматической. В его основу сознательно было положено отрицание права нации на самоопределение (кстати, именно в борьбе с этой идеологией и сформировался обязательный во всех нынешних европейских конституциях пункт о нации/народе как источнике власти – в противопоставлении суверену-монарху). Либерализм, конституция и севрюжина с хреном парламенты объявлялись покушением на основы основ, а борьба с ними – обязанностью как верных подданных, так и правителя. В общем, «лагерь – наша большая семья». Не думайте, что это были шутки: за первые 15 лет «священный союз» подавил военной силой восстания в Испании и Италии (плюс восстание декабристов в Российской Империи), а уж о шпиономании и почтительном доносительстве я вообще молчу.

Как сложилась судьба «концерта» и его составных частей, мы обсудим дальше. А пока что – о мировой политике...

Однако, – заметит внимательный читатель, – речь идёт исключительно о политике европейской. Не слишком ли самонадеянно – сравнивать пятёрку относительно небольших, как по населению, так и по ресурсам (да-да, в те годы Европа всё ещё была беднее Востока) стран с организацией, объединяющей ныне весь мир? И прежде чем ответить «да», я расскажу подробней о том важном переломе в сознании европейцев, который произошёл в XVIII-м веке.

Как я уже писал раньше, Тридцатилетняя война принесла Европе не только гигантские разрушения, но и новую науку о войне, включающую как материальную сторону (вооружение), так и организационную – тактику, логистику и т.п. И начиная с битвы под Веной (1683) Европа, в первую очередь в лице Австрии, начинает оттеснять Турцию назад, на восток. Османская империя слишком занята внутренними проблемами и разборками с азиатскими соседями, а также примкнувшей к ним Португалией (точнее, с её колониями в регионе Индийского океана). На западной фронте она может только огрызаться – иногда болезненно, и терять одну за другой позиции на Балканах, в Причерноморье и островах Средиземного моря.

Франция и Британия в тот же период получает возможность «зацепиться» в Индии (см. историю «Алмазного» Тома Питта), причём последняя делает это руками частной конторы – Ост-Индийской компании (это отдельная очень увлекательная история). В ходе Семилетней войны про-британские князья выпихивают про-французских, а вскоре и сами попадают в зависимость от далёкого и очень туманного Альбиона.

Конец XVIII-го века становится переломным. Турцию спасает от разгрома Россией и Австрией только заступничество других европейских стран – в первую очередь Британии и Франции (а также Пруссии и всё ещё могущественной Швеции), не желавших чрезмерного усиления «одной из сторон» – и она постепенно становится объектом финансовой экспансии. Британия (точнее, Компания) в ходе маратхских войн и войны с султаном Серингапатама (кстати, именно там впервые прославился Веллингтон) получает прямую власть над Индией и впервые в истории объединяет весь субконтинент под одной властью. Франция под руководством гения, вождя и отца нации Наполеона Буонапарте покушается святое – Египет, таинственный и полный загадок. Страну пирамид у мамлюков отобрать не получается, но вина в этом факапе лежит вовсе не на турках, а на англичанах. Зато европейцы впервые со времён крестовых походов производят морскую экспедицию на Ближний Восток и разбивают в прямых битвах неверных.

Битва у Пирамид (1798). «Ослов и учёных – в центр каре!»

Происходит важнейший психологический перелом. Восток, несколько столетий угрожавший Европе, перестаёт быть страшным. Его бьют раз за разом. Он остаётся землёй сказочных богатств, но перестаёт быть синонимом могущества. Ощущение силы бьёт европейцам в головы: все – от бродяг и солдат до интеллектуалов и аристократов, становятся свято уверены в естественном превосходстве Европы над всем остальным миром. Формируется и надолго закрепляется европоцентричная картина мира и всеобщей истории в частности.

Что же такого дало возможность Европе победить Восток? Отнюдь не богатство – Турция, Персия, Индия и Китай до второй половины XIX-го века оставались куда более богатыми (и у Европы было из-за этого немало проблем с торговым балансом).

Дело было вовсе не лучшем вооружении... Точнее, и в нём тоже, но покупать, использовать, а потом и производить европейское вооружение местные правители научились очень быстро. Однако, как позже показал Большой Бунт в Индии (известный нам как восстание сипаев), европейцы всё равно побеждали туземных солдат, вооружённых и обученных ровно по той же системе, что и они сами.

Было нечто большее в Европе того времени. От психологии – не от «железа». Гуркхи и раджпуты, поступившие на службу в полки британского порядка, были прекрасными стрелками и артиллеристами, наездниками и разведчиками, но вот одного они не могли ни выдержать, ни повторить – штыковой атаки. Как говорил неубиваемый стрелок Шарп: «В бою всегда много дыма... Вы не увидите битву – вы её услышите. Со всех сторон взрывается чёрный порох. Вас окутывает чёрный дым, он душит, от него начинается рвота. Из дыма выходят французы, не линией – а колонной. И идут они на нашу тонкую линию. Барабаны бьют, как в аду, а над ними сверкает золотой орёл. Они идут медленно, им нужно время, чтобы добраться до вас. И вы их не видите в дыму – но слышите их барабаны. Они выходят из дыма – и вы даёте залп. Первый ряд колонны падает, а следующий переступает через него под барабанный бой – и колонна вдребезги разбивает вашу линию, как кувалда – стекло. И Наполеон побеждает в очередной битве. Но если вы не побежите, если вы будете стоять, пока не запахнет чесноком, и выпалите залп за залпом – три выстрела в минуту, тогда они замедлят шаг. Они остановятся – и побегут. Всё, что вам нужно сделать – это выстоять. И делать три выстрела в минуту. И вы, и я – мы знаем, что вы можете сделать три выстрела в минуту. Но сможете ли вы выстоять?»

Самые впечатляющие сцены в виду гифок

И так получалось, что европейские армии иногда выдерживали и огонь, и штыковую, а вот местные, вроде сипаев – нет. Что это было: особая вера в нечто высокое, специфическое отношение с собственной жизни, тупая забитость муштрой – сейчас уже однозначно сказать нельзя. Но это было – и это давало европейцам бонус во всех войнах.

Однако же, не битвами едиными. Битва – это вообще праздник для военного, а война – это марши, грязь и нехватка жратвы. То есть логистика, логистика и ещё раз логистика. А логистика означает, что будут воровать, потому что история не знает такой армии, в которой интенданты не запускали бы лапу в складские запасы. Расплачиваются же за это не только солдаты – кровью, и казна – деньгами, а и государство – проигрышами.

Вот и получается, что для ведения заморских войн европейским государствам необходимо было достичь такого состояния дел, когда корыстолюбие снабженцев, помноженное на длину плеча снабжения (а чем длиннее – тем больше звеньев управления, больше бардака и воровства) и на вечный фактор некомпетентности, давало на выходе такой коэффициент, при котором экспедиционный корпус мог бы сражаться на равных с противником, базы которого находились прямо за ним. И вы знаете, у Европы это получилось. Сначала на коротких дистанциях – через Средиземное море. Потом и подальше – в Вест-Индию.

Британия, обладающая статусом «владычицы морской», оттачивала свои навыки на Индии. А вот Франция далеко не собиралась – у неё прямо через море был свой Алжир. Да, для нас это пример колониальных войн, а тогда на вещи смотрели совсем иначе – и не без причин. Для Европы Алжир 300 лет был синонимом пиратства (см. «Анжелика в Берберии»). И это не о тех, которые «йо-хо-хо! и бутылка рому!», а о тех, которые убивают или забирают в рабство – часто на всю жизнь. Как вы понимаете, особых сантиментов к террористам у обывателей не было, и когда летом 1830-го бравые французские гренадёры высадились возле Алжира (который столица Алжира) и после кровавой битвы вынудили дея бежать из страны, в Европе на это отреагировали не без злорадства. Оказалось, что захватывать европейские суда и требовать выкуп за европейских граждан – уже не такой выгодный бизнес, как раньше. Впрочем, французы признавали, что их противник дрался достойно, и тут же стали набирать из местных полки европейского строя – зуавов, вскоре ставших элитой французской армии.

Зуавы

Но венцом европейского военного искусства стала первая опиумная война. Вы только представьте, с одной стороны 19 000 человек (из них 7000 – моряки и десант) при 37 кораблях (из которых только 25 боевых) из 15-миллионной страны, которые плывут практически на другой конец света и снабжаются из Индии (тоже не близкий свет: добираться в обход Индонезии через полные пиратов проливы). С другой – около 200 000 (часть из них, естественно, на бумаге... хорошей рисовой бумаге с каллиграфическими отчётами о могучей армии императора Поднебесной), сражающихся на своей собственной земле, в стране с полумиллиардным населением, с базами снабжения прямо под рукой, с одним из самых больших золотых запасов в мире. Результат – британцы за три года захватывают ряд портов, пробираются вглубь по Янцзы на 400 км, захватывают Нанкин, блокируют Великий Канал, по которому подвозится продовольствие в столицу, потеряв 820 человек (включая раненных и 300 убитых в плену). Китай теряет около 20 000, чиновники кормят императора байками о победах, за спиной подписывая унизительный мир, на десятилетия превративший страну в гигантский наркопритон и спровоцировавший восстание тайпинов (которое стоило Китаю 20 миллионов жизней!) и полную деградацию государства.

Были и обратные примеры: «грязные дикари» и «невежественные варвары» периодически доказывали, что не в оружии дело. Зулусы вырезали экспедиционный корпус англичан при Изандлване, эфиопы при Адуа перебили буквально всю итальянскую армию. В обоих случаях на европейских солдатах вины не было – они сражались храбро и умело, просто им пришлось платить за бахвальство и высокомерие начальства, к тому моменту уже уверовавшего в превосходство белого человека. Зулусы и эфиопы в конечном счёте проиграли – но никак не из-за технологического отставания.

А кроме тактики и логистики была ещё и идеология. Нет, не следует обманываться – в тем времена каждое болото считало (да и сейчас продолжает считать) себя центром мира, своих собратьев – самыми лучшими, а свои законы – самыми справедливыми. Но было в мышлении европейцев тогда что-то такое, что позволяло им стравливать друг с другом туземных князей и стоять над схваткой, подкупать ключевых фигур и устраивать дворцовые перевороты – а вот обратный процесс, хотя у султанов денег и было на порядок больше, статистически был пренебрежимо мал. Точнее, ничтожен был его общий эффект. Да, «длинноносые варвары» тоже брали взятки, продавали военные секреты и сдавали союзников – история Фернана Мондего и паши Янины тому порукой. Но министр Тир Садик, предавший Типу Султана при штурме Серингапатама, забрал своё золото и свалил, а граф де Морсер был вынужден пустить себе пулю в лоб. В общем, европейцы пришли с такой системой отношений, которая умудрялась нейтрализовать даже самые неожиданные факапы со стороны её исполнителей – и тем победили (кто сказал «демократия»?).

К середине XIX-го века, в свете побед всех и вся во всём мире, сформировалась идеология, позже названная империализмом, в которой эмпирический опыт нескольких предыдущих поколений сложился в несколько базовых тезисов: превосходство Европы над остальным миром, которое даёт ей право управлять местными народами; «бремя белого человека», описывающее обязанности колонизатора в диких странах; «разделяй и властвуй» – как метод управления, и комбинация кратких военных экспедиций с экономическим доминированием – как способ побеждать в долгосрочной перспективе. В этот же период в Европе формировалась историческая наука, она впитала в себя эту идеологию – вот мы до сих пор и не можем избавиться от европоцентризма при рассмотрении любого события.

В общем, у европейских дипломатов были основания полагать, что договариваясь о добрососедских отношениях между Великими державами, они обеспечивают мир вообще. Просто потому что остальной мир по определению попадал в категорию «малых держав» – а значит был лишь объектом дипломатии, но никак не действующим лицом. Их мнение никого не интересовало, потому что Великие державы могли сделать всё, что им заблагорассудиться, с малыми – и считали себя в праве это делать. Вот такой цинизм и рационализм со стороны романтиков монархий (хотя, чего ожидать от организации, в создании которой принял участие знаменитый Талейран). Со временем этот подход получил резкое немецкое название Realpolitik – и он же, как ни странно, стал причиной распада «европейского концерта».

продолжение здесь