Abstract
Немного истории, капелька социализма и много старой журналистики

– Социализм, – сказал он мне как-то, когда я хотел узнать его мнение об этом предмете, – социализм... а что это такое? Вещь? Это слово попадалось мне в книгах, а читаю я мало.
(с) Джон Рид «Восставшая Мексика»

Старшему поколению имя Джона Рида известно по обязательному к прочтению эссе «10 дней, которые потрясли мир», в котором американский журналист, первым решившийся пробить информационную блокаду «молодой страны Советов», излагает свои беседы с Лениным.

Джон Рид был социалистом... что в те годы имело совершенно иной смысл, чем ныне. Социализм в США ещё был далёк от академичности и элитарности, не давал бонусов, как сейчас, и не был модным. Не был он близок и «мировой революции» (советские учебники вечно клеймили американский социализм за «недоразвитость» и «оппортунизм»). Скорее, это была «научная» (в смысле, марксистская) форма борьбы профсоюзов за права рабочих. Но требовала такая позиция немалой смелости.

К сожалению, мало кто знает, что Рид был опытным журналистом-международником, и «10 дней» – далеко не лучшее из его произведений. За несколько лет до поездки в Совдепию он несколько месяцев прожил в Мексике, которую уже несколько лет сотрясали перевороты и гражданские войны, и по результатам этого пребывания написал книгу (фактически сборник статей) «Восставшая Мексика».

Дело было так.

В 1911-м году 81-летний Порфирио Диас наконец-то был свергнут с трона президентского поста. Типичная история: молодой генерал, герой войны с французами после нескольких выигранных демократических выборов расхотел отдавать власть и установил диктатуру. С одной стороны, страна при «стабильной власти»(тм) очень активно развивалась: строились заводы, шахты, железные дороги. С другой, всё это счастье по странному стечению обстоятельств принадлежало «любим друзям» президента и на 90% финансировались американским капиталом. Ну, а о методах решения социальных проблем вы можете почитать в знаменитом рассказе Джека Лондона «Мексиканец» (это там, где про бокс, если что), в котором революционная хунта готовит восстание именно против Диаса.

Под конец жизни старческий маразм таки стал создавать слишком много проблем для «любимого вождя нации», и он решился на возобновление странного обычая прямых демократических выборов. Президент США Тафт его поддержал, чтобы его страна не потеряла миллиарды инвестиций в инфраструктуру Мексики (немного наивная «политика доллара», которую исповедовал Тафт, в конечном счёте привела ко множеству проблем для США в обеих Америках и в Тихоокеанском регионе, которые пришлось расхлёбывать десятилетиями. Война против Японии в 1941-45, в частности, тоже отголосок этой политики... но это другая история).

Правда, кандидаты в президенты Диасу не понравились, поэтому он взял и посадил их в тюрьму. Ну, такая вот демократия. Народ не оценил и восстал (всё было сложнее, да, но оставим детали для отдельного рассказа).

Восставшие, как и следовало ожидать, были вовсе не розовыми единорогами. На юге (а Мексика реально огромная, помните это) Эмилиано Сапата возглавил движение крестьян-пеонов с полукоммунистической-полурелигиозной программой (как говорит современный классик «после победы над Злом сама будет расти пшеница, а жаренные поросята бегать вокруг стола»). Отголоски этого восстания до сих пор живы в виде движения «сапатистов».

На севере генералом бунтовщиков-либералов стал знаменитый Панчо Вилья (оставивший в культуре след в виде песни «А кукарачча»). Подробнее о нём читайте у того же Джона Рида (ссылка в самом конце), но кратко его можно охарактеризовать так: подобных персонажей Клинт Иствуд массово укокошивает из кольта практически во всех вестернах.

Та самая «Кукарачча»

Диас бежал, но вскоре новоизбранного президента Мадеро убил его генерал Уэрта, установивший собственную диктатуру. «Первым вождём революции», как пафосно именовался лидер оппозиции, стал Венустиано Карранса, но войну всё равно снова вёл Вилья.

В 1913-м Джон Рид несколько месяцев прожил на фронте, рядом с ведущим наступление Вильей, а потом, на обратном пути домой заехал к Каррансе, жившем на самой границе с США. Отрывок из главы, посвящённой этой встрече, я бесцеремонно привожу ниже.

Просто для справки. Через год Уэрта был побеждён, Карранса стал президентом и начал войну против... Сапаты. Последний был убит в 1919-м. Самого Каррансу убили годом позже, а Вилью – в 1923-м.

Ещё раз прошу прощения, что предлагаю вам под своим именем читать журналистику столетней давности. Никаких аналогий не привожу, но... Иногда становится страшно.

Джон Рид

Из «Восставшей Мексики», часть пятая, «Карранса. Впечатления».

Это был Венустиано Карранса, человек, чья жизнь была отдана служению высоким идеалам; крупный помещик, происходивший от испанских завоевателей, унаследовавший от своих предков огромные поместья, он принадлежал к тем мексиканским аристократам, которые, подобно Лафайету и еще некоторым вельможам во времена французской революции 1789 года, душой и телом отдались борьбе за свободу. Когда началась революция Мадеро, Карранса принял в ней участие поистине средневековым образом. Он вооружил пеонов, работавших в его обширных поместьях, и отправился с ними на войну, словно какой-нибудь феодальный сеньор, а когда революция победила, Мадеро назначил его губернатором штата Коагуила.

<...>

...Северная Мексика была в руках конституционалистов почти от моря до моря, и Вилья с хорошо вооружённой, хорошо дисциплинированной армией начинал кампанию у Торреона. Всё это было осуществлено руками почти одного Вильи; Карранса только посылал поздравления...

<...>

Создалось странное положение. Корреспонденты, все эти месяцы жившие в столице Каррансы, рассказывали мне, что в конце концов Первый вождь стал настоящим отшельником. Они его почти не видели... <...> Разные секретари, чиновники, члены кабинета стояли между ними и им – вежливые, дипломатичные, хитрые господа, которые передавали Каррансе вопросы репортёров в письменной форме и вручали им его письменные ответы, чтобы не произошло ошибки.

Но что бы ни делал Карранса, он совершенно не вмешивался в дела Вильи, предоставляя ему терпеть поражения, которых он не мог избежать, и делать ошибки.

<...>

Мы пошли по коридору, толкая ногами двери и лежавших на полу мексиканцев, пока не натолкнулись на небритого, но очень вежливого господина, который заявил, что он глава Таможенного управления в новом правительстве. Он в свою очередь разбудил морского министра, а тот поднял на ноги министра финансов; министр финансов вызвал министра сельского хозяйства, который в конце концов провел нас в комнату министра иностранных дел сеньора Исидро Фабелы. Сеньор Фабела сказал, что Первый вождь уже почивает и не может принять меня, но что он сам немедленно ознакомит меня с мнением Каррансы относительно бентоновского инцидента.

Я знал, что ни одной газете ничего не известно о сеньоре Фабеле. Они требовали от своих корреспондентов узнать, кто же он такой. Он, казалось, играл во временном правительстве весьма важную роль, а между тем о его прошлом никому ничего не было известно. В разные времена он занимал в кабинете Первого вождя самые разные посты. Он оказался человеком среднего роста, державшимся с большим достоинством, любезным, внимательным, по-видимому, превосходно образованным и чертами лица сильно походившим на еврея. Мы с ним долго беседовали, сидя на краешке его кровати. Он рассказал мне о целях и идеалах Первого вождя; но из его слов я совершенно не мог составить себе представления о личности Первого вождя.

– Ну, конечно, – сказал он, – на следующее утро я непременно встречусь с Первым вождем. Он меня, безусловно, примет.

Но когда мы перешли к конкретным вопросам, сеньор Фабела заявил, что Первый вождь не может сразу ответить на них. Их надо изложить письменно и сначала представить ему, Фабеле. Он отправится с ними к Каррансе и принесет его ответ. В соответствии с этим я на следующее утро написал па листе бумаги около двадцати пяти вопросов и вручил их Фабеле. Он прочитал их с большим вниманием…

– Я доставлю вам ответы через двадцать четыре часа, – сказал он. – Сейчас мы пойдем к вождю, но вы должны обещать мне следующее: вы не станете задавать ему никаких вопросов, вы просто войдете в комнату, поздороваетесь с ним и сразу уйдете…

<...>

Некоторое время мы ждали во внутреннем дворике. <...> Генерал Обрегон... громким голосом излагал свои планы о продвижении на юг в районе Гвадалахары. Он начала поход в сторону Эрмосильо три дня спустя и за три месяца продвинулся со своей армией на четыреста миль, проходя по дружественной территории. Хотя Обрегон и не выказал особенных полководческих талантов, Карранса назначил его главнокомандующим армией на северо-востоке, в чине, равном чину Вильи.

<...>

Мне пришлось ждать около часа, и я заметил, что в течение всего этого времени никто не входил в кабинет, кроме сеньора Фабелы и тех, кого он приглашал с собой. <...>

Внутри было так темно, что вначале мы ничего не могли разглядеть. Шторы на обоих окнах были спущены. У одной стены стояла кровать, все еще не убранная, а у другой – небольшой стол, заваленный бумагами, на которых стоял поднос с остатками завтрака. В углу виднелось жестяное ведерко, наполненное льдом, с двумя-тремя бутылками вина. Когда наши глаза привыкли к темноте, мы увидели в кресле гигантскую фигуру, одетую в хаки, – это был дон Венустиано Карранса. В его позе было что-то странное: он сидел, положив руки на подлокотники, как если бы его посадили сюда и приказали не двигаться. По его виду нельзя было заключить, что он о чем-то думает или что он недавно работал, – трудно было себе представить его сидящим за этим столом. Создавалось впечатление, будто перед вами громадное инертное тело – статуя.

Карранса встал нам навстречу – великан, не менее семи футов роста. С удивлением я заметил, что, несмотря на царивший в комнате полумрак, он носил очки с темными стеклами; и, хотя на вид он был полный и краснощекий, чувствовалось, что он нездоров, – так бывает, когда смотришь на больного туберкулезом. Эта крохотная темная комната, где Первый вождь революции спал, ел и работал и из которой он почти никогда не выходил, казалась страшно маленькой и напоминала тюремную камеру.

Фабела вошел вместе с нами. Он по очереди представил нас Каррансе, и тот, улыбнувшись невыразительной улыбкой, слегка кивнул головой и пожал нам руки. Мы все сели. Указав на моего сотоварища, который не умел говорить по-испански, Фабела сказал:

– Эти господа пришли приветствовать вас от имени влиятельных газет, представителями которых они являются. Этот господин говорит, что он хочет выразить вам свои искренние пожелания успеха во всех начинаниях.

Карранса опять слегка кивнул и приподнялся, как только Фабела встал, показывая, что интервью кончилось.

– Разрешите мне заверить вас, господа, – сказал Первый вождь, – что я с благодарностью принимаю ваши добрые пожелания.

Снова мы пожали друг другу руки; но когда я взял протянутую руку Каррансы, я сказал по-испански:

– Сеньор дон Венустиано, моя газета – ваш друг и друг конституционалистов.

Карранса и бровью не повел: передо мной, как и раньше, была маска вместо человеческого лица. Но когда я произнес эти слова, он перестал улыбаться. На его лице не появилось никакого выражения, но он вдруг заговорил:

– Соединенным Штатам я заявил, что дело Бентона их не касается. Бентон был британским подданным. Я дам ответ посланцам Великобритании, когда они явятся ко мне с представлением от их правительства. Почему их ко мне не присылают? Англия в настоящее время имеет своего посла в Мехико, который принимает приглашения Уэрты на обед, снимает перед ним шляпу и пожимает ему руку! Когда был убит Мадеро, иностранные державы сразу слетелись сюда, как коршуны на труп, и стали выслуживаться перед убийцей, потому что у них была здесь горсточка подданных, мелочных торгашей, занимавшихся грязной коммерцией.

Первый вождь закончил свою речь так же внезапно, как и начал, с тем же застывшим выражением на лице, но он все время сжимал и разжимал кулаки и кусал усы. Фабела поспешно направился к двери.

– Господа очень благодарны вам за прием, – нервно сказал он. Но дон Венустиано не обратил на него внимания. Он вдруг заговорил опять, и голос его стал громче и резче.

– Эти трусливые державы думали обеспечить себе преимущества, поддерживая правительство узурпатора. Но быстрое наступление конституционалистов показало им, что они ошиблись, и сейчас они очутились в затруднительном положении.

Фабела явно нервничал.

– Когда начнется кампания у Торреона? – спросил он, пытаясь переменить тему разговора.

– Убийство Бентона произошло из-за злобного нападения врага революционеров на Вилью, – рявкнул Первый вождь, говоря все громче и быстрее, – и Англия, эта мировая зачинщица ссор и драк, не находит возможным иметь с нами дело, боясь унизить себя посылкой своего представителя к конституционалистам, и вот она попыталась использовать Соединенные Штаты в качестве своего орудия. Позор Соединенным Штатам, – вскричал Карранса, потрясая кулаками, – что они позволили себе вступить в союз с этими бесчестными державами!

Несчастный Фабела сделал еще одну попытку запрудить опасный поток. Но Карранса шагнул вперед и, подняв руку, закричал:

– Вот что скажу я вам: если Соединенные Штаты решатся на интервенцию, воспользовавшись этим ничтожным поводом, их интервенция не даст им того, на что они рассчитывают, но вызовет войну, которая, помимо других последствий, породит глубокую ненависть между Соединенными Штатами и всей Латинской Америкой, ненависть, которая подвергнет опасности все политическое будущее Соединенных Штатов!

Его речь прервалась на высокой ноте, как если бы что-то внутри его внезапно ее оборвало. Я попытался убедить себя, что слышал речь пробужденной Мексики, обрушивающейся на своих врагов, но нет – это говорил дряхлый старик, уставший и раздраженный.

Мы вышли на солнечный свет, и сеньор Фабела взволнованно стал убеждать меня не писать о том, что услышал, или, во всяком случае, показать ему то, что я напишу.

Я оставался в Ногалесе еще два дня. На следующий день после интервью лист бумаги, на котором были напечатаны на машинке мои вопросы, был мне возвращен; ответы были написаны пятью различными почерками. Корреспонденты пользовались в Ногалесе большим почетом. Члены кабинета временного правительства обходились с ними весьма любезно, однако им почему-то никак не удавалось добраться до Первого вождя. Я неоднократно пытался получить от членов кабинета хотя бы малейшее разъяснение того, как они собираются разрешить те важные вопросы, которые привели к революции, но у них, казалось, не было никаких планов, кроме образования временного правительства. Во время многочисленных бесед с ними я ни разу не подметил хотя бы проблеска сочувствия к угнетенным пеонам или понимания их положения. Время от времени мне приходилось быть свидетелем ссор из-за постов в новом правительстве Мексики…

Я часто бродил по ратуше, но увидеть Каррансу мне довелось еще только один раз. Солнце уже садилось, и большинство генералов, коммерческих агентов и политических деятелей ушло обедать. Сидя на краю фонтана посреди внутреннего дворика, я болтал с солдатами. Внезапно дверь маленького кабинета распахнулась, и на пороге показался Карранса. Руки его бессильно висели, великолепная седая голова была откинута, и он смотрел невидящими глазами поверх наших голов и поверх стены на огненные облака на западе.

Мы встали и поклонились, но он не заметил нас. Медленно волоча ноги, он пошел по террасе ко входу в ратушу. Двое часовых взяли на караул. Когда он прошел мимо, они вскинули винтовки на плечо и последовали за ним. У входа он остановился и долго стоял на одном месте, глядя на улицу. Четверо часовых вытянулись в струнку. Солдаты, следовавшие за ним, остановились, опустив винтовки на землю. Первый вождь революции заложил руки за спину, – пальцы его судорожно дергались. Затем он повернулся и, пройдя между часовыми, возвратился в маленькую темную комнату.

Acknowledgments

Очень рекомендую книгу Джона Рида. Там и о мексиканских «белогвардейцах», и о непосредственном боевом опыте, и об эмансипации женщин :) (К сожалению, в сети лежат только сокращённые версии, уж не знаю почему).

Данный блог является научно-популярным. В статье могут быть изложены точки зрения, отличные от мнения автора.