Abstract
Социалисты и радикалы – предатели Родины! Полезные идиоты на службе у беспринципного врага, стремящегося разрушить западную цивилизацию. Патриоты стоят на страже законности. Амнистия предателям – признак окончательного разложения нашей судебной системы. В чьих интересах раскол страны?
Армия, которая не воюет – разлагается.
(с) авторство неизвестно, традиционно приписывается Бисмарку, Ленину, Конфуцию и Будде
ТРЕТЬЕ ДЕЙСТВИЕ
В октябре 1897 к знаменитому писателю Эмилю Золя заходит его молодой коллега, начинающий автор Бернар Лазар. Встреча обставлена с нужным драматизмом и таинственностью: сообщается о важном деле, которое нужно обсудить лично, никаких деталей в письменном виде. Золя только вздыхает: он прекрасно знает, что Лазар – поверенный полковника Пикара и сумасшедший, утверждающий, будто Дрейфуса посадили по подложному обвинению. Несколько месяцев назад тот даже присылал ему на почту памфлет «Выкидыш правосудия: Правда о деле Дрейфуса» – скучную конспирологическую теорию о заговоре среди офицеров Генштаба с целью погубить «чужака в своей националистичной среде». Ну, понятно, евреи защищают евреев. Да и стиль – так себе...
Бернар Лазар (1863–1903), анти-антисемит. Научно обосновал, почему западные евреи – хорошие и ассимилированные, а восточные – плохие и обособленные
Золя не очень любил евреев; многие из них напоминали ему о мошенниках, обманувших мать и выгнавших его семью из уютного дома в Провансе. Но причин отказать Лазару во встрече у него не было.
Встреча внезапно имеет причины для таинственности: Лазар сообщает Золя, что того хочет видеть не кто-нибудь, а сам сенатор Шёрер-Кестнер. Встреча с одним из самых уважаемых сенаторов отечества – большая честь, но тот почему-то тоже заводит речь об этом дурацком Дрейфусе. Что он им так дался?
Золя обещает подумать.
Постепенно в его голове формируется сюжет. Ну да! Вот же она, классическая история: оболганный праведник, ходящий на свободе злодей и срыватель масок! Дрейфус, Эстерхази и Шёрер-Кестер! Вот это перфоманс!
И в ноябре 1897-го Золя даёт своё согласие участвовать в деле со всем возможным усердием.
15 ноября Матьё Дрейфус публично обвиняет майора Эстерхази в государственной измене. Полковник Пикар тут же возвращается в Париж и подтверждает обвинения. Париж и половина Франции (которая умеет читать) становится на дыбы: евреи обвиняют армию!
Руки прочь от Генштаба!
Вы, сидящие в тылу под защитой наших парней – о чём вы имеете право говорить?!
Евреи и масоны хотят окончательно погубить наших героев и защитников!
Антидрейфусары – в бой! Не позволим оклеветать!
Эдуард Адольф Дрюмон (1844–1917)... нет, и скажите, ну кто тут таки еврей?
И в эту взведённую до умопомешательства среду Эмиль Золя одну за другой прицельно вбрасывает три статьи, в которых излагает обстоятельства фальсификации дела Дрейфуса.
И вот это, реально, был удар под дых антидрейфусарам, так как в чём в чём, а в сионизме и масонстве Золя упрекнуть было трудно. Поэтому со стороны Дрюмона и национально озабоченной братии в ход пошло старое доброе обвинение в предательстве. Мол, сука, на бошей работаешь? Тебе Бисмарк платит? Чемодан-вокзал-Берлин!
И тут у «простого француза»(тм) случается когнитивный диссонанс. Как же?.. Золя... Кавалер Ордена Почётного Легиона... Лично из рук президента... Предатель?
Нет, фанаты «сильной руки» и «истинной веры» верят всему, что сказано в «Свободном Слове»... но почва начинает уходить из-под ног. Массовки для выражения гнева и презрения по-прежнему собираются по единому свисту от Дрюмоновской клерикальной тусовки, но публика начинает задумываться... опасный признак, скажу я вам.
Имея перед глазами письма Эстерхази, в которых тот костерит Францию последними словами, и – того паче! – официальное признание майора, что эти слова истинные (человек реально начал слетать с катушек), Генштаб устраивает настоящий цирк. Судьям прямо и недвусмысленно объясняют, что они сейчас могут опозорить Францию на весь мир, подорвать обороноспособность и открыть дорогу бошевской пропаганде. «Полковник Пикар – предатель. Дрейфус – Иуда. Франция превыше всего. Чего не ясно?». Более того, полковника Пикара арестуют по обвинению в клевете и разглашении государственной тайны.
Итог: гражданский иск Люси и Матьё Дрейфуса судом не принят, и судопроизводство передаётся обратно военным. А уж там правильно подобранная коллегия живо признаёт, что Рафик Эстерхази саусем не уиноватый! ...И отправляет в тюрьму полковника Пикара за клевету... Под дверями суда майора встречает толпа около 1500 читателей «Свободного Слова». От такой наглости Фердинанд даже сам поверил, что является героем Франции.
Париж, 1889, belle epoque...
Параллельно взрывается ещё одна «немецкая консерва»: молодой социалист Жан Жорес, наплевав на рекомендации «проводу» игнорировать «внутрибуржуазные разборки», яростно выступает на стороне Дрейфуса, за что поначалу подвергается обструкции почти всеми коллегами по социализму.
Пикантность ситуации состояла в том, что сам Дрейфус уже давно всем был пофиг. Да, национализм, клерикализм, антисемитизм играли свою роль – но не они были определяющими факторами.
Его имя стало символом. Просто для разных сторон оно означало очень разное. Все, рассуждавшие о деле Дрейфуса, хотели Франции добра... только представления о добре у них было очень разное.
Одни жаждали единства страны. Готовности здесь-и-сейчас встретить врага, дать отпор и вернуть «исконно французские» Эльзас-Лотарингию. Единства нации – едиства религии – единства мыслей и побуждений. Даже если один человек должен пострадать ради нации – это приемлемая цена ради Великого Дела.
Другие же видели главной ценностью простую человеческую справедливость, гуманизм. Не может быть Великое Дело построено на обмане и подлоге. Нельзя, облыжно обвиняя одного, ожидать верности от остальных. И вообще, нам похер, еврей он или француз. Нельзя так поступать с человеком, вы понимаете?
Нет, не понимали.
По стране впервые за долгие столетья прокатились еврейские погромы (в Алжире даже с человеческими жертвами). Франция поляризовалась по совершенно неожиданному и непредсказуемому поводу: все поделились на дрейфусаров и антидрейфусаров. Причём на одной стороне оказывались очень странные люди: социалист Жорес и ярый противник социализма Клемансо; истовый католик Деманже и протестант Шёрер-Кестнер; себялюбивый Золя и его язвительный критики Лазар.
Дрейфус-Геракл... мда... дрейфусары тоже впадали в неадекват... Впрочем, в пропагандистском деле нельзя быть адекватным
«Фигаро», постоянный издатель Золя, опасаясь падения продаж, закрывает колонку Золя (nothing personal, just business, pal), и тогда тот обращается к издателю «Авроры», человеку, уверенно ставшему на дрейфусарскую позицию – Жоржу Клемансо. Тот охотно принимает предложение маститого писателя и даже даёт несколько ценных советов: меняет заголовок статьи и подсказывает новое слово для обозначения сторонников правоты Дрейфуса – les intellectuels, интеллектуалы, люди, думающие головой, а не верящие в тупую пропаганду.
Антидрейфусары встречают атаку грудь в грудь. Вы считаете нас анти-интеллектуалами? Пусть так, зато мы ещё помним, что такое честь и верность Родине. А вы, книжные черви, забыли о войне, забыли о немцах, забыли о справедливости и возмездии! Насмехаетесь над святынями, над Верой, над собственной нацией! Вы и дальше будете отправлять на гибель простых верных сынов Франции, чтобы они дали вам возможность плевать им в спины из своих уютных парижских квартир.
Ещё никто не знает, что у всех на глазах родился термин, во многом определивший течение гуманитарной мысли в последующее столетье.
Антирейфусары празднуют победу... но Золя уже закусил удила. Ах, вы хотите скрыться за «военной тайной»... что ж, тогда «вызываю огонь на себя!».
13 января 1898 выходит его знаменитая статья «Я обвиняю!..» (название подсказано Клемансо(тм)) – открытое письмо президенту Фавру, в котором Золя прямо говорит: я утверждаю, что военный суд совершил новый подлог, чтобы покрыть старый, и теперь, поскольку нет другого способа, я жду ответного иска за клевету, чтобы вновь поднять вопрос невиновности Дрейфуса.
Та самая J"Accuse…!
Это была бомба!
"Аврора" Клемансо, с обычным тиражом в 30 000 экземпляров, в тот день была раскуплена в количестве 300 000. Письмо было полно фактических ошибок и передёргиваний, но кого это волновало? Через день в поддержку Золя выступили те самые интеллектуалы, о которых шла речь: Анатоль Франс, Эдмон Гонкур, Эдмон Ростан, Марсель Пруст, Клод Моне, Сара Бернар и многие другие, чьи имена вам ничего не скажут (типа, эти что-то сказали...).
Золя хотел иска – он его получил. 20 января Палата Депутатов (не более не менее) проголосовала за обвинение писателя в покушении на честь и достоинство представителей власти. "Свободное Слово" Дрюмона угодливо опубликовало домашние адреса всех присяжных, и под их домами ежевечерне собирались группы патриотически настроенных личностей, чтобы напомнить о том, что Франция – для французов.
Суд происходил в атмосфере взаимопонимания и благожелательности. Судья раз за разом отвергал все предложения защиты штампованной фразой "Вопрос снимается". Под дверями суда Золя каждый вечер встречала толпа, скандирующая "Смерть жидам!"
Милая антидрейфусарская агитка
В конце концов унылая комедия закончилась: суд признал Золя виновным во всех обвинениях и присудил максимальною допустимую меру – 3 000 франков штрафа и год тюрьмы. По совету Клемансо Золя не стал взаимодействовать с французской пенитенциарной системой, а сбежал в Британию, где вынужден был жить несколько лет под ложным именем. На это, кажется, и рассчитывали антидрейфусары: по примеру Буланже, бегство было главным доказательством вины.
Всем своим видом Золя выражает удивление тупостью своих соотечественников
Но вышло не так, уж слишком велик оказался скандал. И генералитет, и самоустранившиеся власти воистину получили пиррову победу. Да, Золя был официально осуждён и даже лишён ордена Почётного Легиона... но вслед за ним на ступени Пантеона публично бросил свой орден Анатоль Франс, да и само обладание этой наградой стало теперь ассоциироваться с ложью и тупым надсадным патриотизмом, недостойным мыслящего человека. Само того не заметив, в борьбе за единство и показную чистоту государство обесценило собственные символы.
Дрейфусары тоже не скупились на аллюзии
Хуже того, раскол прошёл через все слои общества, от рабочих до банкиров, и против дрейфусаров-интеллектуалов не менее яростно выступили другие люди искусства: Жюль Верн (рассорившийся из-за этого с сыном), Дега, Матисс, Сезанн. Сверху орлом-одиночкой парил Ромен Роллан, скептически отмечая, что обе стороны позабыли о культуре дискуссии и теперь воняют одинаково, независимо от правоты.
Главное — не говорить о деле Дрейфуса... Они заговорили
Летом 98-го правительство в очередной раз слетело (то ли проворовались, то ли освободили место у корыта проголодавшимся конкурентам из радикалов), и новый военный министр, Годфруа Кавеньяк, не мог не ознакомиться с оригиналами документов, из-за которых уже полгода колбасило всю Францию. Правда, сделал он это уже после того, как с парламентской трибуны громко объявил, что у правительства на руках неопровержимые доказательства вины Дрейфуса – и показал копию перехваченной телеграммы кайзера своему военному атташе в Париже. В документе прямым текстом было указано имя Дрейфуса и его связь с кражей сведений из французского Генштаба.
– Жаль, что вы слепо доверяете своим подчинённым, – печально сказал ему в кулуарах сенатор Шёрер-Кестнер.
– А почему я должен им не доверять?
Сенатор лишь вздохнул в ответ.
Жак Мари Эжен Годфруа Кавеньяк (1853–1905). Человечище с большой буквы Ч. Сын того самого Кавеньяка, ярого республиканца и "палача Парижа". В 15 лет демонстративно отказался получать золотую медаль за отличие учёбе из рук Эжена Бонапарта, выразившись: "Я не хочу, чтобы меня увенчал тот, отец которого посадил в тюрьму моего отца". В 17 лет пошёл на войну добровольцем. После стал политиком, принципиальным преследователем коррупции и защитником офицерской чести
Кавеньяк возвращается в свой кабинет и начинает изучать документы подробнее. Итак, докладная записка майора Анри (кстати, уже подполковника): телеграмма "пти-блё", предоставленная его предшественником, полковником Пикаром, поддельная; из неё удалены полное имя и национальность "крота", и даже D подкрашена так, чтобы выглядеть как P. Итого, Пикар не просто покрывает шпиона, но ещё и пытается опорочить честного офицера, майора Эстерхази.
"Но почему же я не должен этому доверять?.. Заговор?.. Глупости, это же Шёрер-Кестнер, ему-то зачем лгать?"
Кавеньяк вызывает на ковёр Анри и задаёт в лоб вопрос:
– Телеграмма оригинальная?
– Так точно, – отбивает тот... но глаза у него начинают странно бегать.
Министр приходит в бешенство.
– Не сметь врать начальству! Вы подделали телеграмму?!
– Никак нет...
– Не врать! Вы подделали телеграмму?
– Да...
– Вы арестованы.
"Фальшивка Анри". Начало письма принадлежит итальянскому атташе, остальное дописал ретивый майор
В режиме полной секретности подполковника Анри допрашивают и выясняют, что он взял оригинальную телеграмму, которую предоставил Пикар, и вклеил в неё "нужные" буквы, взятые из перехватов с той же станции.
– Так было нужно, – говорил он в своё оправдание. – Надо было защитить честь армии.
– То есть это была лично ваша инициатива, и вы не получали никаких приказов?
– Моя, только моя.
– Вы настоящий офицер, подполковник, – понимающе кивает следователь. – Подпишитесь под своими показаниями.
На следующее утро Анри находят в камере с перерезанными венами и горлом.
"Самоубийство", – констатирует комиссия.
"Жиды и масоны довели до смерти патриота Франции за то, что он гой!" – взрывается "Свободное Слово". Дрюмон объявляет о сборе средств жене и малолетнему сыну Анри: за месяц присылают в сумме 131 тысячу франков (для сравнения, солидная военная пенсия составляла около 1600 франков). Идёт речь о возведении памятника и захоронении подполковника в Пантеоне.
– Ну, что там у тебя с Дрейфусом? – интересуются при случае у Кавеньяка в правительстве.
– Всё под контролем. Один дурак перестарался. Подсиживал старшего по званию. К счастью, у него хватило чести смыть позор с мундира кровью.
– Вот и славно, – кивают в правительстве и возвращаются к любимым делам: верстать бюджет, раздавать концессии и фотографироваться на выставках.
Правда, тут случается очередной скандал: у майора Эстерхази сдают нервы, и он, сбрив усы, бежит в женском платье через бельгийскую границу в Британию, откуда продолжает писать пасквили, полные ненависти к Франции и евреям, погубившим его карьеру (не спрашивайте логики). Письма эти всё так же методично публикует Дрюмон в своём "Свободном Слове", даже после того, как Эстерхази прямым текстом признаётся в том, что это именно он выслал пресловутое бордеро Шварцкоппену. Беглого майора тут же начинают оправдывать, сочиняя легенду о двойной игре французской разведки, которую сорвали гнусные масоны и жиды. Конспирологическая антидрейфусарская тусовка замкнулась и стала самодостаточной, никакие аргументы извне её более поколебать не в состоянии.
Кавеньяка и Буадоффра (начальника Генштаба) на всякий случай снимают. А потом ещё одного военного министра. И ещё одного (наверно, мировой рекорд – три министра за месяц). Дело Дрейфуса становится настоящей "чёрной меткой", и никто больше не хочет об него мараться.
Вдобавок, высшее руководство страны явно не стремится взять ответственность на себя. Их официальная позиция – "Нет никакого дела Дрейфуса! Да, так и запишите!". Это заявление повторяется настолько часто, шутка о "деле, которого нет" становится эвфемизмом в журналистских кругах.
Естественно, это бесит как дрейфусаров, так и антидрейфусаров: первые сравнивают президента с Понтием Пилатом, вторые – называют слабаком, из-за которого Франция не может приступить к справедливой и победоносной войне против бошей. Правые прямо призывают к военному перевороту, чтобы покончить с "правлением предателей и масонов", и толпы на улицах Парижа охотно им аплодируют.
В такой страусиной позиции французское правительство находилась ещё полгода, когда случился очередной скандал. Даже не скандал – Скандалище!
16 февраля 1899 года 58-летний президент Феликс Фавр умирает от апоплексического удара... на рабочем месте... голый... в обществе любовницы... Точный характер действий, производимый парой в нарушении ТБ без защитной одежды, публике не назвали, но злобный Клемансо не упустил момент, написав в эпитафии "Il voulait être César, il ne fut que Pompée", что в вольном переводе на современный звучит приблизительно так: "Он желал показать, какой из него Цезарь, но кажется, ему отсосали слишком много".
Франция внезапно оказывается без президента.
"Сейчас или никогда!" – решают правые и устраивают переворот.
"Никогда", – отвечает История.
Главу "Патриотической Лиги" лейтенанта Деруледа, который на похоронах пытается отдать приказ почётному караулу идти на штурм Елисейского дворца, тут же отоваривает полиция, и переворот заканчивается, даже не начавшись. (Это всё настолько смехотворно, что через 3 месяца суд оправдывает его от обвинения в государственной измене, оставив лишь "хулиганку"). Правые обескуражены: оказывается, армия, ради которой они так рвут жилы, вовсе не стремится сбросить власть коррумпированных болтунов, а толпы, скандирующие "Франция для Французов!" куда-то исчезают, как только пахнет реальной опасностью отгрести по голове.
Настоящий спаситель французской нации!
Поль Дерулед (1846–1914). Поэт, юрист. В 1870-м пошёл добровольцем в "мобильную гвардию", попал под Седан, был ранен и пленён, бежал из плена, записался в несчастную армию Бурбаки. Получил звание лейтенанта, но из-за осложнений после ранения был вынужден покинуть военную службу. В 1882-м организовал "Патриотическую Лигу", ГОшку для поддержки армии и единства нации. Позже стал убеждённым буланжистом. В 1892-м стрелялся на дуэли с Жоржем Клемансо из-за Панамского скандала: противники выпустили друг в друга 6 автоматных рожков пуль, но никто не попал
Новый президент, Лубе, наконец-то осознаёт, что отсидеться не выйдет, и начинает давить на правительство и Генштаб. Получается плохо, и в процессе президент получает по голове тяжёлым предметом от фанатичного националиста при полном попустительстве полиции (что немедленно дало повод для 100500 конспирологических гипотез со всех сторон). В конце концов он ставит на военное министерство генерала Галифе (того самого) – настолько кавалериста, что ему простят всё, включая повторный суд над Дрейфусом.
В июле 1899-го Альфреда Дрейфуса, поседевшего, осунувшегося и сломленного, привозят в Ренн, Бретань, где должна состояться кассация. Он не видел Родину 4.5 года, и Родина его ненавидела. Ему позволяют вновь надеть мундир, ибо теперь он не виновный, а опять всего лишь обвиняемый. Содержится он, правда, всё равно в тюрьме... может и к лучшему, потому что на улице его готов убить каждый встречный.
Суд немедленно превращается в череду скандалов. Защита пытается привлечь в качестве свидетелей не много не мало самого кайзера Вильгельма II и атташе Шварцкоппена. Это реальное оскорбление, которое грозит немедленной войной, и суд находит тысячу уловок, чтобы этого не допустить. Итого, кайзер всего лишь присылает телеграмму, в которой прямо признаёт: да, документы нам переслал Эстерхази, узабгойтесь. На суд телеграмма не производит никакого впечатления: французский закон выше каких-то там немецких свидетельств.
Против Дрейфуса опять свидетельствует генерал Мерсье, бывший военный министр. Прямо на выходе из суда топа подхватывает его и чествует как героя.
Посреди процесса в одного из адвокатов Дрейфуса стреляет неизвестный патриот, и тот на неделю выбывает из дела, а когда возвращается, то узнаёт, что его старший коллега Деманже советует сбавить обороты и перестать педалировать тему армейского подлога. Против этого – Клемансо и Жорес, для которых сам Дрейфус – только предлог для обличения прогнившей власти.
В конце концов Дрейфус сдаётся. С перевесом в один голос суд опять признаёт его виновным, но с облегчающими обстоятельствами невыясненного характера, присуждает 10 лет обычной тюрьмы и подтверждает лишения наград и чина. Правда, полковник Пикар реабилитирован полностью, даже с учётом в стаж пропущенных из-за тюрьмы лет.
Немедленно после решения суда следует предложение амнистии со стороны президента. Правда, есть два нюанса. Во-первых, для этого надо признать свою вину. Во-вторых... амнистия действовала на всех: то есть не только на Дрейфуса и Пикара, а и на генералитет, лжесвидетельствовавший и фальсифицировавший документы.
Дрейфус соглашается. Он устал, он просто хочет вернуться к семье и забыть этот страшный сон.
Удивительно, но многие дрейфусары теперь считают его предателем – предателем идеи и справедливости. Вот что человеку стоило взять и гордо отказаться, пойти в тюрьму, стать символом... но нет, он их так подвёл, всех, кто за него сражался эти годы...
Но пока что видимость мира восстановлена. На носу Всемирная Выставка 1900-го, на которой Франция не должна ударить в лицо грязью. Все могут вернуться к работе, к семьям и обычным дрязгам...
Но осадочек остался.
Мулен Руж, 1890-е
Мир уже никогда не станет прежним, и сказка о либеральной Франции, в которой царит закон и справедливость, разрушена навсегда. В это невозможно поверить: Париж, в котором творят Дега, Моне, Мопассан... в котором лишь недавно возведена ажурная Эйфелева башня – символ технической мощи и прогресса... Париж, город любви, поэзии и музыки, литературы и романтики...
Кабаре "Чёрная кошка", 1890-е
Ренуар, Ballo al Moulin de la Galette (1876)
...и эти озверелые рожи; толпы, орущие "Смерть жидам!"; непонятные типчики, готовые из приверженности католицизму закидать камнями любого инакомыслящего...
Анри де Гру, "Золя среди бешенных", 1898
Откуда они? Неужели они всё это время были здесь? И неужели они просто исчезли и больше никогда не выйдут на свет?
Вряд ли.
Мир никогда не станет прежним.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Через несколько лет Клемансо, вернувшийся в политику, и Жорес, ставший признанным лидером французских социалистов (и рассорившийся с коммунистическим интернационалом) вновь подымут на щит дело Дрейфуса, добьются его полной реабилитации с возвращением чинов и даже награждения орденом Почётного Легиона. Впрочем, ему это уже не надо – он вскоре вновь уходит в отставку и возвращается в армию лишь в 1914-м, когда оставаться в тылу было просто нельзя.
Зато его дело очень нужно политикам. Будоража старые раны, Клемансо таки добивается своей цели – в 1905-м году церковь во Франции полностью отделяется от государства.
Правые: националисты, клерикалы, антимасоны, – в общем, бывшие антидрейфусары постепенно становятся маргиналами в новой Франции. Нет, они ещё получат свой реванш в 1914-м, а потом и в 1940-м (при маршале Петене), но никогда уже не смогут претендовать на полноту власти и моральное превосходство.
Армия становится посмешищем. Фразы о воинской чести и офицерском благородстве вызывают кривую усмешку. Над военными начинают подшучивать, сначала по мелочам, а потом и довольно жестоко. От раны, полученной в деле Дрейфуса, французская армия так никогда полностью и не оправится, несмотря на старания многих достойных её представителей.
А главное – фактически похоронена идея национального единства. Трещина, прошедшая между дрейфусарами и антидрейфусарами, будет чувствоваться ещё не одно поколение.
Евреи Европы, глядя на этот позор, осознают, что никакой католицизм и приобщение к местной культуре не спасут их от толпы идиотов, желающих выместить свою убогость на такой удобной жертве. Основатель сионизма Теодор Герцель прямо говорит, что необходимость независимого Израиля осознал именно в Париже в дни процессов над Золя и Дрейфусом.
Сенатор Шёрер-Кестнер умирает от рака осенью 1899-го в день амнистии Дрейфуса.
Эмиль Золя возвращается в Париж и пытается забыть пережитый кошмар. В сентябре 1902-го он умирает в собственной квартире из-за отравления угарным газом. Дрейфусары подозревают убийство из мести. Антидрейфусары ликуют и рассказывают о самоубийстве из-за осознания собственной вины.
Дело Дрейфуса прерывает карьерный взлёт Годфруа Кавеньяка. Он уходит в отставку и вскоре умирает в своём сельском поместье в возрасте 52 лет.
Жорж Клемансо получает всё, чего желал. В 1906-м он становится министром внутренних дел и отдаёт армии приказ использовать оружие при подавлении стачки шахтёров, после чего вскоре становится премьером почти на три года (политический долгожитель, как по французским меркам).
С началом Великой Войны яростно критикует правительство за нерешительность, за что периодически отправляется в бан. В ноябре 1917-го, в дни тяжёлых поражений на фронте, вновь становится премьером. Его речь о войне до победного конца стала прообразом для знаменитого выступления Черчилля в 1940-м (“...мы будем вести войну на морях..."). Во время мирных переговоров выступал сторонником полной ликвидации германской государственности, видя в этом единственную возможность избежать новой войны. Непримиримый враг Советской России, Клемансо был инициатором интервенции и потерял свой пост после её провала, после чего окончательно покинул политику. Умер в 1929-м, полный горечи, в ожидании скорой войны.
Огюст Мерсье через год после суда в Ренне на фоне патриотической волны становится сенатором и одним из руководителей печально известной "Аксьйон франсез" – монархического движения, во многом определившего будущую историю Франции.
Жан Жорес продолжает политическую деятельность. В 1904-м основывает знаменитую в будущем газету "Юманите" ("Человечество"). В 1906-м на фоне жестоко подавленной забастовки шахтёров, насмерть ссорится с Клемансо. Тогда же основывает европейское движение пацифистов, пытавшихся предотвратить наступление Великой Войны. В июле 1914-го по его инициативе парламент проваливает огромную субсидию армии. 1 августа застрелен националистом в одном из парижских кафе (убийца позже амнистирован "за вклад в победу").
Жорж Пикар полностью восстановлен в правах и продолжает службу в армии. В 1906–09 он военный министр в первом кабинете Клемансо, а потом возвращается в полевые части. За несколько месяцев до Великой Войны он неудачно падает с лошади и умирает в возрасте 60 лет.
Фердинанд Эстерхази до самой смерти в 1923-м живёт под вымышленным именем в английской глуши и пишет статьи в Дрюмоновское "Свободное Слово". Под вымышленным же именем и похоронен.
Военные аналитики замечают, что 1890-е были единственным периодом, когда Франция могла отвоевать у Германии злополучные Эльзас-Лотарингию. После этого Второй Рейх вышел на очередной этап экономического роста, который использовал для наращивания военной мощи. С другой стороны, внутреннее единство Франции было безнадёжно подорвано делом Дрейфуса, что очень сильно ударило не только по авторитету армии, но и по скоординированности военных программ. Бойня Первой Мировой стала неотвратимой.
Acknowledgments
Данный блог является научно-популярным. В статье могут быть изложены точки зрения, отличные от мнения автора.
В порядке саморекламы
Вашему вниманию предлагается уже три (!!!) книги:
1. Сим объявляется подписка на новую книгу Хавра "Величний Світанок OFTHEMAYBUTNIE". (вполне себе приключенческую! "на злобу дня, месяца, года, века!.." ;-) Спешите добыть -- и не говорите, что не слышали! :)))
https://balovstvo.me/khavr/svitanok
2. Перед вами единственная и уникальная (вру, третья и улучшенная) форма для заказа книги Алекса Хавра "Сказки Нового Времени, или что вам не говорили в школе, да вы и не спрашивали". Спешите, последняя гастроль в этом тысячелетии!
https://balovstvo.me/skazki-novogo-vremeni
3. Передзамовлення книги "А потім прийшов Цезар…" видавництва "Фабула"
https://fabulabook.com/product/a-potim-pryjshov-tsezar/
В порядке саморекламы-2
Канал в Телеграме: https://telegram.me/KhavrHistory
Мои гениальные работы, вдохновляющие цитаты и просто материалы на историческую тему, которые мне кажутся интересными :)
Если у вас внезапно есть желание поддержать исторический Провал канал, чтобы он не сильно проваливался, то вы можете сделать это здесь