Abstract
О нехороших людях на буквы Х и Ж, переменчивой судьбе советов без ответов, а также о длинном перечне людей и дат, которые вы бы никогда не узнали, да и не запомните теперь.
Предыдущие главы
О НАСТУПЛЕНИИ НОВЫХ ВРЕМЁН
ДОЛГИЙ ВЕК
ВЛАДЫКА ПО СОВМЕСТИТЕЛЬСТВУ
THE ENGLISH WAY
КОРОЛЬ ТРОЛЛЕЙ
БУМАЖНЫЙ ДРАКОН, МУДРЫЕ ДЕТИ
PROTEGE ET LIBERATE
БОЛЬШОЙ КОНЦЕРТ ДЛЯ МАЛЕНЬКОЙ КОМПАНИИ
КАК ЗАХВАТИТЬ МИР, НЕ ПРИВЛЕКАЯ ВНИМАНИЯ ДИПЛОМАТОВ
ЛЕКАРСТВО ДЛЯ НАЦИИ
ЕЩЁ ОДНА СТРАНА, ГДЕ Я НЕ НУЖЕН
И ведь, главное, знаю отлично я,
Как они произносятся, —
Но чтой-то весьма неприличное
На язык ко мне просится:
Хун-вэй-бины...
(с)Владимир Высоцкий
Это короткая интермедия перед следующей частью для тех, кому лень почитать пару англоязычных статей в Википедии. Тема — наше любимое слово на букву Х («хунта") и то, почему его употребление по отношению к Украине неверно, по крайней мере, дважды.
Итак, испанское junta происходит от латинского iunctus (объединённый, совместный), соответственно, родственно английскому union, join (ну, и чего греха таить, joint). Означает собрание, совет — в смысле Совета Министров или Страны Советов (і влади Рад, так). В общем, в 1917-м к власти в бывшей Российской империи пришли хунты (в прямом смысле этого слова), что само по себе прекрасно.
Происходит термин из средневековой Испании. Дело в том, что там, как и в Италии, не прерывалась римская традиция городского самоуправления — города имели статус муниципия, то есть автономной административной единицы. Для страны, пережившей за 1000 лет пять волн завоеваний, неплохая стабильность, согласитесь. Когда вокруг свевы рубятся с вестготами, а мавры — с крестоносцами, кто-то же должен следить, чтобы улицы не были завалены навозом, а дети, хлебнув воды из акведука, не умирали от холеры. Ну, подарки очередному завоевателю на тарелочке выносить тоже кому-то надо. Вот это и были они, хунты. Не следует принимать их за тинг, вече. Это скорее были собрания "достойных людей города" (тм), очень близкие к французским городским ассамблеям (вообще, у Франции с Испанией очень много параллелей в истории, кроме одного существенного различия — у первых получилось церковь от государства намного раньше).
Как это вообще характерно для классического средневековья, в борьбе монархов со знатью города приняли сторону первых. Так и получилось, что хунты — органы самоуправления — стали в Испании одним из основных проводников политики абсолютизма, постепенно выродившись в машины для подписания королевских указов и хозяйственных распорядителей при аутодафе.
А в мире продолжали использовать слово "хунта" кто во что горазд. К примеру, хунтой называли владения Габсбургов (а это было пол-Европы — и всё только в личной унии). Хунтой (кстати, в мужском роде Junto) называли компанию вигов, дорвавшихся до власти при короле Вильгельме ІІІ.
В таком виде мы бы, может, и запомнили это слово, но настал бурный для Испании период наполеоновских войн. Страна была оккупирована французами, реакционный король из рода Бурбонов низложен, а вместо него на трон возведён прогрессивный брат Наполеона Жозеф. Испанцы такую форму либерализма не оценили и восстали за традиции: церковь, монарха и право сжигать еретиков на потеху благочестивым католикам.
Восстание началось в 1808 году, и вскоре хунты испанских городов отрядили своих представителей в Севилью, где и была организована... правильно, Центральная Хунта, которая и взяла на себя обязанность управлять страной до собрания Кортесов (парламента) и возвращения законного короля.
Тут мы, однако, должны покинуть Испанию, чтобы обязательно вернуться к ней в другой раз.
Дело в том, что Испания по-прежнему была владелицей огромных колоний по всему миру. В этих колониях законодательно запрещалось занимать руководящие должности местным уроженцам, даже потомкам испанцев (креолам). Это был такой залог того, что управители далёких земель не захотят отложиться от метрополии — ведь их родной дом и имущество оставались в Испании. Однако за почти три столетия креолов стало довольно много, и среди них немало богатых и влиятельных. Как вы понимаете, это не могло не окончиться конфликтом. Как только в Латинской Америке услыхали о восстании против короля-француза, местные власти немедленно собрали свои Правительственные Хунты. Даже две — в Чукисаке (ныне Сукре) и Кито. Практически сразу они поставили под сомнение легитимность хунты Севильской. Произошёл обмен мнениями, по результатам которого представители колоний (в количестве даже большем, чем испанцев) были приглашены на общие сборы, именуемые теперь Высшей и Центральной Правящей Хунтой Испании и Индий. Впрочем, через несколько лет Наполеон был "ампутирован" из политики, а на трон вернулся старый добрый монарх-Бурбон, который щедро вернул народу самодержавие, церковь и вице-королей в колониях, так что практическая нужда во всяческих хунтах отпала.
Однако надо сказать, что в колониях за эти несколько лет успели вкусить запретный плод независимости, поэтому восстановление центральной власти из старого бэкапа произошло с явными ошибками, несовместимыми со стабильной работой системы. Одно за другим начались восстания, и огромные просторы от Рио-Гранде до Огненной Земли торжественно погрузились в 15-летний период войны всех со всеми, окончившийся тем, что от колониальных испанских владений вне Старого Света остались только Куба с Пуэрто-Рико да Филиппины.
Чтобы понимать, что произошло дальше, следует остановиться на одном очень важном, хоть и не очевидном моменте. Дело в том, что в испанских колониях элита могла получить только два вида образования — церковное и военное. Церковь, как вы понимаете, была консервативной (ещё бы, при таких католических-то монархах), поэтому военные заняли такую непривычную для нас нишу либералов. Впрочем, это был особый либерализм. Военный. Казарменный даже. (У нас сейчас тоже за такой ратуют... но что это я о преходящем...).
А потом получилось так, что главные герои беспощадной освободительной войны — Идальго, Сан-Мартин, Боливар, Сукре — или погибли в борьбе, или умерли сразу после победы (не всегда своей смертью). И надежды на панамериканскую конфедерацию, державшиеся до того на их беспрекословном авторитете, рухнули. Латинская Америка (кстати, как мы помним, тогда такого термина ещё не было — его ввёл Наполеон ІІІ) познала то, что сейчас называют термином "балканизация". Очень скоро выяснилось, что восставшие имеют очень разные представления о том, кому что принадлежит и кто кому подчиняется, а поскольку все они были военные, офицеры, герои и решительные люди, то выяснять, кто лишний на празднике жизни, принялись военным путём. Ну и, естественно, отложили в сторону демократию. До лучших, далёких времён.
В XIX веке лишь одни Чили избежали военной диктатуры. Краткой личной военной диктатурой отметилась, как ни странно, Колумбия (Боливар (1828–1830) и Хосе Мария Мело-и-Ортис (1854)) — если кто помнит "Сто лет одиночества", так там никто о диктатуре и не вспоминает, войны идут между либералами и консерваторами. По полной отгребли Эквадор (Хуан Хосе Флорес (фактически 1830–1845), Висенте Рамон Рока (1845–1849), Хосе Мария Урбина (1851–1856), Габриель Гарсия Морено (1861–1875), Игнасио де Веинтемилья (1876–1883); кстати, некоторые диктаторы были весьма либеральными: отменяли рабство, строили школы, — прям Ли Куан Ю), Боливия (Мануэль Исидору Бельсу (1848–1855) и его сын Хорхе Кордова (1855–1857), Хосе Мария Линарес (1857–1861), Хосе Мария Ача (1861–1864), Мануэль Мариано Мельгарехо (1864–1871), Педро Агустин Моралес Эрнандес (1871–1872), Иларион Даса Гросель (1876–1879)) и Перу (позвольте не перечислять все 10 переворотов). В Венесуэле весь XIX век шла "война каудильо" («батька", если по-нашему, а в современных реалиях — "полевой командир"), так что о законности кого-либо говорить трудно.
Аргентина отметилась пресловутой диктатурой Хуана Мануэля де Росаса (1829–1852), бороться с которой приезжал будущий герой Италии Джузеппе Гарибальди со своей командой вечных революционеров. В Парагвае что-то среднее между монархией и наследственной диктатурой дожило до дней, когда многие читатели данной статьи уже были довольно взрослыми людьми.
Мексика, вообще, начинала как империя — правда, недолго (Аугустин де Итурбиде, Аугустин І (1821–1823)), — потом познала радость диктатуры генерала Санта Анны (1835–1855, с перерывами), за время которой потеряла Техас («Помни Аламо!"), Новую Мексику и Калифорнию, потом пережила французскую интервенцию (1861–1867) и Вторую империю (Максимилиан І Габсбург, 1864–1867) и перешла в новое столетие с кровавой диктатурой Порфирио Диаса (1876–1911), известной олдфагам по рассказу Джека Лондона "Мексиканец" (кстати, и там Хунта упоминается в самом первом предложении).
Исполнение не самое лучшее, к сожалению, но другого на YouTube нет. Если не лень, то поищите "пластиночный" вариант с исполнением Боярского — он курсирует по сетям. Да, и песня была написана в начале 1980-х, так что, если прислушаться к словам, она вовсе не об Аргентине
В общем, именно так и появился образ латиноамериканской банановой республики. Но среди всего прочего у этого буйства жизни был один побочный эффект — сложился стойкий отрицательный имидж единоличной диктатуры. Поэтому в ХХ веке, когда после Великой депрессии начался второй период переворотов, к власти очень редко приходили одиночки. Согласно старой революционной традиции, это всегда были "советы" — хунты (по-испански).
Такими были диктаторы 1930–1940-х в Аргентине, чьему ряду был положен край известным Хуаном Пероном и его знаменитой женой Эвитой Дуартэ. Такой была и диктатура 1976–1983 (фильм "Воображая Аргентину" («Imagining Argentina") именно о тех временах, хотя актуален и сейчас), закончившаяся после позорища на Фольклендах. Ну и, конечно же, никогда не был единоличным диктатором пресловутый Пиночет. Он был главой военного совета, то есть хунты, да.
Здесь должен был быть отрывок из фильма-мюзикла "Эвита" "The lady"s got potential", но злобные правообладатели тщательно "выпилили" его из всея интернета. Поэтому поработайте албанским вирусом — скачайте фильм и запустите на 35-й минуте
В этом была некоторая логика, конечно же. Во-первых, славные воспоминания о старых революционных традициях. Во-вторых, коллективная ответственность всегда легче, чем персональная. В-третьих, в отличие от диктаторов прошлых веков новые путчисты редко были настолько известны, чтобы претендовать на единоличную власть, да и культура "отцов нации" стала хиреть после Муссолини, Сталина и Гитлера. Всё чаще перевороты стали устраивать не амбициозные наполеоны, а "коллективы молодых авторов": полковники в Греции (прозванные советской пропагандой для красного словца "чёрными"), "сердитые майоры" в Португалии, какие-то совсем уж злые капитаны где-то на просторах Чёрной Африки (не упомню уже, где).
Впрочем, попытка избежать известности была наивной и обречённой на провал. Леволиберальная пресса, да и журналистика вообще стала "зубастой" и скорой на ярлыки. Читатель хочет имён — и он их получит. Так что "хунта Пиночета", и никак иначе. Кто полезет узнавать об истинном уровне взаимоотношений в "военном революционном совете"? Вот вы часто интересовались иерархией военного режима в Таиланде?
Но, собственно, а почему хунта стала именем нарицательным? Чем она хуже комитета, совета и прочих собраний? А вот тут мы должны поблагодарить ТАСС, верного наследника Коминтерна. Если интернациональные предшественники в основном клеймили "фашизм", "милитаризм" и "империализм", то русскоязычным работникам международной советской пропаганды припало до смаку слово "хунта". По понятным, хоть и не рациональным причинам. Приблизительно потому же, почему им полюбился Бандера («знамя" в переводе, если кто не знает) — за имя. Что характерно, слово заново попало в словари активной английской лексики уже из русского, исключительно в женском роде и исключительно как синоним военной диктатуры, за что мы должны благодарить многочисленных друзей и родственников Кролика Советского Союза в интеллектуальной среде США и Европы, считавших чужих людоедов лучшими, чем свои.
Хунвейбины — что с них взять?!
Acknowledgments
Ох, да тут одной только Википедии читать — не перечитать.
Данный блог является научно-популярным. В статье могут быть изложены точки зрения, отличные от мнения автора.