Abstract
По чём на свободном рынке воинская доблесть, до чего может довести страну любовь непростого мужчины к непростой женщине и почему Наполеон опять оказался крайним
Когда контрабандист ползет через пропасть по жердочке или купец плывет в маленьком суденышке по Великому океану – это почтенно, это понятно. Люди деньги зарабатывают. А во имя чего, извините, мне голову терять? То, что вы называете любовью, – это немного неприлично, довольно смешно и очень приятно. При чем же тут смерть?
(с) Евгений Шварц «Обыкновенное чудо»
Вновь дьявол, как по нотам,
Ведет игру свою, –
Католик с гугенотом
Опять сошлись в бою.
(с) Юрий Ряшенцев
(*) Да, я знаю, в чём разница между Escher и Usher :)
На протяжении XV века «старая Швейцария» – союз лесных и городских кантонов – внезапно приобрела общеевропейский вес. Громкие победы над рыцарскими армиями Габсбургов заставили всех всерьёз считаться с этими номинальными подданными Империи, в чьих землях чиновников «сверху» не видели уже несколько сот лет. А в 1470-х годах слава непобедимых швейцарских пикинёров прозвучала ещё громче. Знаменитый герцог Бургундии Карл Смелый, пытаясь выстроить своё собственное великое государство, положил глаз на рейнские города: Страсбург, Мюлуз и Базель, – и те попросили о помощи своего юго-восточного соседа, кантон Берн (восьмого и последнего члена Старой Конфедерации Швейцарии).
Берн, который в более позднее время получил прозвище «Швейцарская Пруссия», вёл агрессивную политику, подгребая под себя всё, что лежало без присмотра. Просьба о помощи со стороны эльзасских городов стала прекрасным поводом расширить сферу своих интересов на долину верхнего Рейна. В трёх битвах маленькая, но гордая бернская армия разгромила бургундцев, а в последней и вовсе приостановила членство Карла Смелого среди живых, чем породила ещё 500 лет грызни за его наследство между Францией и Империей (а потом и Германией).
Карл Смелый, герцог Бургундский (1433–77) и его владения. Потом их радостно поделили между собой Людовик XI Валуа, его формальный сюзерен, и Максимилиан Габсбург, его свояк
Можно ли капитализировать воинскую славу? Виднейшие мужи швейцарских кантонов подробным образом изучили этот вопрос и пришли к выводу, что можно. И оптом, и в розницу. Швейцарские пикинёры стали поступать на службу практически всем соседним монархам целыми отрядами-корпорациями, причём деньги за их службу часто шли «в общак» кантона, фактически попадая под контроль кантонального патрициата. Этим дело не ограничилось, и в 1513-м, в год смерти бургомистра Рудольфа Эшера, Старая Конфедерация вступает в союз с Массимильяно Сфорца и захватывает для него Милан.
Но в 1515 году счастье покинуло излишне самовлюблённых швейцарцев. Сначала, в самонадеянной попытке подчинить своей власти Милан, их считавшиеся непобедимыми фаланги были разбиты при Мариньяно соединённым франко-венецианским войском под командованием молодого короля Франциска I. Ещё через 7 лет в битве при Бикокке, уже на стороне французов, швейцарцы были практически перебиты артиллерийским и аркебузным огнём их давних недругов, немецких ландскнехтов. Эра «честной» рукопашной схватки закончилась, и с этого года швейцарские кантоны зареклись участвовать в международных войнах на чьей либо стороне.
Но финальным аккордом в этой череде мрачных знамений грянула Реформация.
Франциск I I (1494-–1547), неожиданный король Франции (1515–47). Был n-ым в списке претендентов на престол, двоюродным племянником короля Людовика XII. Однако последний внезапно умер, оставив только дочерей, на одной из которых и женился провинциальный выскочка. Юный нахал, несдержанный в чувствах и безгранично доверяющий своим близким друзьям, внезапно оказался талантливым полководцем и не таким уж плохим администратором. При нём Франция бурно и ярко вступила в эпоху Возрождения
Воистину, проповедники и искатели справедливости существуют лишь для того, чтобы мешать нормальным людям делать деньги. Вот, спрашивается, чего не сиделось дома санкт-галленцу Ульриху Цвингли? Зачем он поехал в Базель и принёс оттуда заразу сочинений Эразма Роттердамского? И чего ему не хватало на его жирной должности – штатного пастора Гроссмюнстера, одной из трёх главных церквей Цюриха? Зачем смущать умы добрых людей, зачем возбуждать чернь, зачем говорить о невозможном?
А этот дикий перформанс, который он с друзьями устроил в Великий Пост 1522-го! Спрашивается, зачем публично жарить сосиски и пожирать их на глазах у толпы? Хайпу хватануть хотелось? Так сейчас нам всем инквизиция такой хайп устроит!.. И добро бы лишь вас, дураков, взяла – так ведь возьмутся трусить всех подряд на предмет ереси! Зачем? Зачем???
И самое безумное – это открыто жить со своей любовницей, Анной Райнхардт. Да ещё и призывать изменить церковные устои, чтобы оправдать своё грехопадение? Да, все мы люди, всех нас подводит наша слабая плоть – но зачем кричать об этом на всех площадях? Нельзя как все, тихонько и мирно, чтобы никто не видел?
Нет, конечно же ничего из этого Эшеры публично не заявляли. Они были солидным родом и стремились к стабильности и порядку (и к прибылям). Но бурчание в пивных подчас бывает сильнее многолюдных проповедей. А бурчали многие.
Ульрих Цвингли и его любовь
А Цвингли продолжал неистовствовать. Индульгенции, монополия церкви на причастность к Христу, право на проповеди на немецком и, конечно же, жёсткая критика «продажи» наёмников в другие страны – и к нему начало прислушиваться всё больше и больше людей. В 1523 году на публичном диспуте Ульрих наголову разгромил своего оппонента, викария констанцского епископа (к чьему диоцезу принадлежал Цюрих), и городской совет официально утвердил доктрину Цвингли, отличную от учения Лютера (более сдержанную и рациональную), в качестве официальной религии кантона.
В 1526 году происходит и вовсе немыслимое – к Старой Конфедерации присоединяется Генф, епископский город, забавно называемый местными Женевой. Причиной тому была затяжная война с герцогами Савойи, уже не первое десятилетие пытавшимися присоединить этот богатый город к своим владениям. Городской совет Женевы предпочёл лютеранство и союз с дикими германцами из Альп, чьи пикинёры всё ещё внушали страх всей Европе.
Да, у Берна уже были владения по ту сторону Картофельного Рва, но то были завоёванные земли, принадлежавшие Берну по праву меча, а тут такое непонятное добровольное присоединение... Согласиться означало нарваться на ещё один конфликт с Римом и Империей, но политический интерес и религиозное единство оказалось сильнее языка и общего прошлого, и, не смотря на возражения католических «лесных» кантонов, Женева стала первым франкофонным кантоном Швейцарии.
Вся эта мышиная возня происходила под аккомпанемент турецких пушек. В 1526 году армия османского султана Сулеймана Великолепного наголову разбивает венгерское войско под Мохачем. Гибнет последний венгерский король, примас Венгрии и практически вся знать, как светская, так и духовная (да, они тоже сражались на поле битвы). Королём Венгрии коронуется молодой император, сын Филиппа Бургундского и Хуаны Безумной Карл V Габсбург, но под его контролем находятся только окраины бывшего великого королевства – современная Словакия и некоторые регионы на границе с Австрийским герцогством. Карл взывает к христианам о единстве перед наступлением басурман, но ему закономерно отвечают, что эти манифесты слишком плохо сочетаются с преследованиями, которым подвергаются в его землях последователи слова Лютера – и к Священному Союзу присоединяются только Рим и Венеция.
А уже через год происходит и вовсе немыслимое и ужасное. Вышедшее из-под контроля наёмное войско императора, состоявшее в основном из немцев, берёт штурмом и подвергает дикому разграблению Рим, город наместника Христова, жемчужину ренессансной Италии – а заодно и перебивают почти всех гвардейцев-швейцарцев папы. После такого вандализма вопрос о праве Карла возглавлять христианский союз стал звучать как издёвка. Впрочем, как и вопрос об авторитете римских пап.
Разграбление Рима, взгляд современника
Через Конфедерацию проходит раскол. Городские кантоны: Берн, Цюрих, Женева, – становятся протестантскими; «лесные»: Швиц, Ури, Унтервальден и примкнувший к ним Люцерн – остаются католическими. Такой же раскол проходит практически каждый швейцарский род, не исключая Эшеров. Религиозные споры немедленно переходят в политические, а моральные – в деловые, и напряжение накапливается в каждом доме. Часть Эшеров активно делает карьеру (например, Конрад Эшер). Другая часть, не желая мириться с политикой родного города, уезжает в Базель, основывая там третью ветвь фамилии – фон Биннингенов. Что происходит с ещё несколькими представителями рода, неизвестно: напротив их имён в добросовестно заполняемых приходских книгах стоят прочерки – умерли они не в Цюрихе.
Попадает под репрессии и самый выдающийся представитель рода, внучатый племянник бургомистра Рудольфа Ганс Эшер фом Глас, капитан Цюриха, то есть командир городского ополчения. Его обвинили в получении пенсии от короля Франции и посадили в тюрьму. Скоро, впрочем, выпустили, но осадочек всё равно остался.
А события продолжали развиваться с катастрофической скоростью. «Лесные» кантоны обратились к злейшему врагу Конфедерации, Габсбургам, с просьбой о защите истинной веры. Император охотно согласился, но католикам это не сильно помогло: на дворе был 1529 год, и турки стояли под Веной – так что помощь ограничилась благословением на священную борьбу. С другой стороны, естественно, этот союз не мог не разозлить протестантов, и объединённая армия Цюриха и Берна двинулась на юг. Впрочем, в этот раз конфликт удалось разрулить: во имя христианской любви и памяти об общей прошлой борьбе швейцарцы согласились разойтись миром.
Ненадолго, конечно же. По инициативе Цвингли протестанты организовывают торговую блокаду «лесных» кантонов, препятствуя доставке на юг зерна из Швабии. В этот раз доходит до войны, и армия католиков выдвигается на Цюрих. Ополчение под командованием Цвингли и возвращённого в строй Ганса Эшера встречает их под городком Каппель. Их в 7 раз меньше, и вся их надежда – на подход армии из Берна.
Но бернцы не пришли
Исход был скорым и кровавым: 500 убитых цюрихцев, включая Цвингли и ещё 21 протестантского пастора. На поле битвы Ганс Эшер от имени своего города признаёт поражение и обращается к католическому командованию с просьбой о милости, в память о славном общем прошлом. Предводители армии «лесных» кантонов охотно раскрывают свои объятья, и вместе они движутся к Цюриху.
На марше их таки атаковали подошедшие бернцы, но крайне неудачно. Теперь у католиков нет никаких препятствий. Однако, простояв день на виду у Цюриха, они разворачиваются и уходят домой. Подействовали то ли дипломатические таланты Ганса Эшера, то ли неуверенность в собственных силах (Берн, хоть и был разгромлен, но всё ещё оставался опасным), то ли попросту нежелание продолжать братоубийственную войну.
Баденский Tagsatzung (1531), неудачная попытка найти компромисс
Так или иначе, по условиям мира католики получили преимущество во всех спорных приходах, а также закрепили за собой сухопутный коридор на север, в Швабию, разделяющий владения Цюриха и Берна.
Возможно, они считали, что со смертью Цвингли проблема решена (и, без сомнения, именно это им говорил Ганс Эшер, сам пострадавший от протестантской власти). В любом случае, они сильно просчитались. Из всех троицы «отцов-основателей» протестантизма Цвингли был самым умеренным и взвешенным. А пришедший ему на смену в Цюрихе пастор Хайнрих Буллингер был настоящим фанатиком – и уже вскоре Цюрих вновь стал непримиримым врагом католицизма.
Хуже того, через пять лет, в 1536-м, в Женеву вместе с многими французами, бежавшими от религиозных преследований на родине, прибыл молодой богослов, Жан Кальвин. Ещё несколько лет спустя Женева стала оплотом протестантизма в Европе, и повернуть дело вспять было уже невозможно.
Последующие две сотни лет стали для Швейцарии эпохой вялой борьбы между католиками и протестантами за то, чей шворц длиннее. Гибридное «ой, извините, я случайно наступил вам на обе ноги» дважды сменялось активным «иди сюда, говнюк, я тебе рожу начищу» (для любителей подробностей уточню, это были Вилльмергенская и Тоттенбургская войны), пока протестанты таки не завоевали свою пальму. (Пальму первенства, в смысле). И что характерно, каждый раз эти войны на троих со сдачей случались ровно в тот момент, когда всю Европу лихорадило и кровоточило – то от Тридцатилетней войны, то от Испанского Наследства. Причины понятны: никто не рисковал начинать разборки внутри Швейцарии (уже мыслившейся как нечто субъектное), пока вокруг не начинался конкретный замес, в рамках которого внутришвейцарское мельтешение ставало никому не интересным.
Так, незаметно для общемировой политики, Швейцария и стала уникальной страной (но не государством, ибо не было государя) «моя хата с краю», которую никто не трогал, потому что и без этих маньяков проблем хватает, да и нужна же хоть какая-то нейтральная площадка, где можно просто рубить бабло, независимо от политической, религиозной и мировоззренческой ориентации. И местные победившие протестанты в целом такую ситуацию весьма поддерживали – лишь бы проценты капали.
А Эшеры?
А Эшеры поддерживали в первую голову, ибо именно через них шла немалая часть тех денежных потоков, что так приятно омывали Европу в Новые Времена. За три столетия Эшеры дали Цюриху 5 бургомистров, 45 представителей Малого Совета, 82 представителя Большого Совета, 34 обервойта и 29 ландвойта. И это всё на фоне всё того же банковского дела и торговли тканями. Скажите честно, вы знаете хотя бы одно семейство с такой эффективной конверсией политического влияния в экономическое и обратно?
Генрих Эшер фом Глас (1626–1710), бургомистр Цюриха с 1678 до смерти. Текстильный магнат, известный среди прочего тем, что впервые познакомил цюрихцев с шоколадом, который он сам распробовал во время поездки в Брюссель
Период этот, называемый «Старым Порядком», не без оснований считают классикой олигархического правления. И, как это часто бывает, попутно с властью лучших над подлой чернью шло и всякое процветание изящных искусств. Именно на границу с Женевским кантоном, в Ферне, переезжает в 1759 году знаменитый Вольтер – не просто философ, но и успешный предприниматель, впервые сделавший Swiss Great в области изготовления часов. Именно сюда: в Женеву, Лозанну, Берн, Цюрих и Шаффхаузен, – приезжает в конце своего 3-летнего европейского тура зальцбургский вице-капельмейстер Леопольд Моцарт с демонстрацией невиданной диковины – 10-летнего мальчика, виртуозно играющего на пианино.
Странно, однако не всем нравилось это царство благоденствия. Подлые революционные элементы, безумные леваки, популисты и библиотекари замышляли странное(тм) – свергнуть власть лучших и передать её собранию, избираемому народом и подотчётному ему же. А также всякую прочую чушь вроде открытых архивов и публикации доходно-расходной части бюджета. Естественно, такую дичь лучшие люди города допустить не могли, и заговорщиков превентивно казнили за покушение на устои государства.
Последствия были неожиданными. Когда в 1793 году французский король Луи XVI нанёс визит вежливости к мадам Гильотине, в швейцарских кантонах, особенно франкофонных, стали поговаривать, что неплохо бы и у себя устроить то же самое. Немного смущало отсутствие в Швейцарии короля, но просвещённые люди вольных городов Конфедерации вскоре пришли к выводу, что это чисто техническая проблема – ведь отрубить голову можно и просто врагам народа (со ссылкой на якобинцев). Лучшие люди городов неуклюже огрызались, но в суд на библиотекарей почему-то больше не подавали.
1798 год, Вильгельм Телль (на щите которого изображены представители «сходки на лугу Рютли») побеждает трёхглавую гидру революции. Мечты-мечты...
И как в воду глядели. 1798-й стал годом гибели «Старого Порядка» – теперь уже в Швейцарии. Было дело так: генерал Наполеон как раз возвращался из своего первого победоносного похода в Италию и случайно захватил несколько швейцарских районов, лежавших по его сторону Альп. Не, а чо они?
Ошалевших от радости местных жителей немедленно обрадовали, что в их землях теперь царит свобода, равенство, братство и обожаемый парижской публикой генерал Буонопарте (можно просто и скромно – Наполеон). А чтобы как-то создать национальный миф и прочую необходимую для фратерните бебебень, вспомнили, что когда-то эти земли принадлежали кельтам, прямым предкам нынешних поселян (NB на самом деле нет). И потому назвали новорожденную республику Гельветической (не путать с гальваническим элементом).
Во всех приграничных кантонах немедленно произошли перевороты против лучших людей городов, возглавляемые самыми просвещёнными умами Швейцарии, зачастую с французской пропиской в паспорте. Их негласным лозунгом стало: «Не хотели по-хорошему – будет по-французски!». И на такой аргумент у лучших людей ответа не было, так что либерте восторжествовала. Директория французской республики немедленно поздравила их всех, хотя на десятом шаблонном письме писцы стали халтурить и вписывать в пропуски для имён представителей совсем не тех кантонов.
Проблема была решена радикально. Поскольку названия всех 19 кантонов Наполеону было запоминать лень, то друзьям свободы в них было настойчиво рекомендовано забыть эти все средневековые пережитки вроде конфедерации и организовать приличную централизованную республику, как... ну, как, например, во Франции... Мы для вас даже Конституцию написали... нет-нет, не надо благодарностей... почитайте черновик и примите до завтрашнего утра пару поправок, чтобы всё не так палевно выглядело... там, с гербом что-то, или с текстом гимна... До завтра, братья по свободе!
Каждая такая рекомендация доставлялась ротой гренадёр при нескольких пушках, что не могло не вызывать всплеска энтузиазма среди лучших людей города. Да и среди либеральных друзей свободы, впрочем, тоже. Но поздно, назвался либералом – принимай Конституцию авралом.
Так швейцарские либералы оказались «на растяжке»: с одной стороны их упрекали в недостатке патриотизма (справедливо), с другой – в попытке отхода от идей всемирного братства (не менее справедливо). Первый же вопрос – о столице – немедленно обрушил всякую видимость согласия и единства. При самом известии о том, что по какой-то непонятной (наверняка нашёптанной французами) причине главным теперь будет Люцерн, у всех остальных кантонов немедленно начался дикий баттхёрт, немедленно перетекший в открытую войну против либералов и французов. С довольно предсказуемым итогом.
Что характерно, о существовании швейцарской армии никто даже не вспоминал. А она играла очень важную роль, временами расстреливая толпы бунтовщиков, проявлявшие не ту форму патриотизма, которая на текущий день считалась официальной. В общем, стоило Наполеону свалить на курорт в Египет, как Гельветическая республика немедленно развалилась обратно, а часть кантонов (в основном тирольских) прямо обратилась за помощью к доброму императору. В Швейцарию вошли австрийские войска, а из Италии срочно был выписан старенький фельдмаршал Суворов, который как раз занимался там зачисткой республиканской заразы. И пока русский гений клал тысячами своих чудо-богатырей на штурмах непроходимых альпийских перевалов и мостов, вернувшиеся к власти лучшие люди отлавливали по родным переулкам предателей-либералов с закономерным желанием поставить их к стенке.
Но тут оказалось, что французы умеют и без Бонапарта, а генерал Массена бьёт австрийцев ничем не хуже своего гениального коллеги. Итого, австрийцы экстренно эвакуируются из центральной Швейцарии, Суворова вместо провианта и зимних квартир встречают французские батареи, а либералы занимаются отстрелом недостаточно прытких и умных федералистов. Дальше следует финал второго акта трагикомедии: с криком «Русские не сдаются!» Суворов вместо почётной капитуляции опять уходит в Альпы, и, теряя в процессе 3/4 личного состава, таки добирается до Австрии. Французский генералитет взирает на это со смесью ужаса и зависти: их дома за такие фокусы как минимум ждал бы трибунал, а этим хоть бы хны – бабы новых нарожают.
Но стоило французам вывести свои миротворческие контингенты из альпийских долин, как там вновь началась резня. Тогда Наполеон вызвал представителей всех 100500 враждующих швейцарских фракций на ковёр к себе в Париж и задал им сакраментальный вопрос: «Какого хера, бля?»
Зря он это сделал.
Активно размахивая руками и перебивая друг друга, вчерашние братья по конфедерации выложили ему всё: и за язык, и за религию, и за торговлю, и за солдафонов-бернцев, и за козолюбов из Швица, и за иезуитов, и за Кальвина, и за Габсбургов, и за пастуха Якоба, который украл овцу с люцернских пастбищ и поступил с ней не по-христиански. Где-то посреди этого прочувствованного хорала Наполеон встал и сказал:
– Так, мне всё ясно. Достаточно... ДОСТАТОЧНО, Я СКАЗАЛ!
Когда разгорячённые патриоты и федералисты затихли, он продолжил:
– В общем, есть мнение, что швейцарский национальный дух от природы не приспособлен к централизованному управлению... или как-то так, придумайте формулировку покрасивее... А теперь вон отсюда, и чтобы я вас больше никогда не слышал.
Так и закончилась неудачно гальванизированная Гельветическая республика и началась Новая Конфедерация, внутреннюю повестку которой определял конфликт между либералами и демократами (формулировка, выносящая мозг современному обывателю): то есть сторонниками централизованного правления просвещённых элит и автономного управления простым народом.
продолжение следует ЗДЕСЬ
