Где-то лежит у меня свидетельство о рождении. Оно на двух языках. Русском и бурятском. В детском садике я сидел на соседних горшках с бурятами. В школе – за одной партой. И только несколько лет назад узнал, что буряты пережили голодомор.

В те же годы, что и Украина. По тем же, по большому счету, причинам. Они были самодостаточны и независимы от государства. Они были свободными – кочевники, как их подсчитаешь и прижмешь к ногтю. Они были зажиточны. Самые бедные семьи владели десятками голов скота. Они были инородным телом в совдеповско-империалистической системе.

Также, как и украинцев, их загнали в колхозы. И запретили перегонять скот с места на место. После того, как овцы, лошади и прочие тупо сдохли от бескормицы, начался голод у людей. И все было практически так, как у нас. Отряды сборщиков всего съедобного. Попытки убежать за границу (Монголия рядом). Заградотряды с пулеметами.

Половина. Половина людей умерли. Каждый второй из твухсот с небольшим лишком тысяч.

Как и в Украине, главной целью было – сломать. Сломать хребет народу. С украинцами не получилось. Как с бурятами – не знаю. Очень надеюсь, что тоже нет.

Мы – большие. Нас слышат. Тысячи собранных воспоминаний. Тысячи рассекреченных за годы независимости документов. Международное признание геноцида.

О них не знает почти никто. Возможно, они и сами, находясь в уродливом образовании «российская империя», очень мало знают о своем прошлом.

Через пятьдесят пять минут я поставлю на окно свечу.

Она будет гореть в память о миллионах замученных украинцев. И в память о сотнях тысяч замученных бурятов.