Если кому-нибудь интересно, вкратце, буквально в двух словах, как проходил финальный этап появления Московской автокефалии.
После того, как Иван Четвертый, Васильевич, приказал прямо во время шахматной партии долго жить, царем стал его сын Федор.
А по причине Федорового малоумия (убивать никого не умел), власть получили бывшие дружки-опричнички. Борис Годунов и Богдан Бельский. А на митрополиты (тогда как бы и совсем неканонические), взявший большую силу Борис, протащил своего дружка и собутыльника, Иова. Святейшего человека и любимца Ивана Грозного, бывшего при нем как бы опричным архимандритом. И разумеется свидетелем и соучастником всех его христианнейших подвигов.
И тут, как раз, на удачу, оказался вблизи московских границ Антиохийский патриарх Иоаким. Отправившийся в православные страны за традиционным сбором «милостыни». На Москву, которая особо православной среди них не считалась, они как правило не заезжали.
Но теперь, быстрый умом Годунов приказал смоленскому воеводе святого старца в стольный град подтянуть. Причем — по высшему разряду.
Короче — истосковавшемуся по благолепию в басурманской неволе Патриарху оказали такой прием, как будто бы он царь морской, а не простой турецкоподданный.
И в процессе служб, славословий и пиров, рассказали ему заветную московитскую мечту — обзавестись своим собственным, домовым патриаршеством.
С пьяных глаз счастливый грек это дело одобрил и даже пообещал заманить на Москву самого Патриарха Вселенского.
Но, скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Пока груженный разными дарами, Иоаким доехал до османских пределов, выяснилось, что султан, видно будучи в плохом гуморе, старого патриарха согнал и поставил нового.
Это осложняло проблему. Но были в этой ситуации и хорошие моменты. За поставление султану требовалось проставление. И не в виде богатого достархана, а золотыми и серебряными монетами. Которых у нового Паттриарха для алчного султана явно не хватало.
Вот и пришлось, по совету друзей, уже освоивших эту дорожку, отправиться собирать деньгу в пределы Польши и Литвы.
И разумеется, он был готов к любому приятному торгу.
Кстати — занятые своими внутренними проблемами Литва с Польшей этот удачный момент проворонили.
И вот, в 1589 году, наконец доехал Патриарх Иеремия Второй, в сопровождении пары епископов, до града-Москвы.
Там с ними обошлись довольно странно.
Посадили под крепкий замок.
Но, при этом, кормили, а главное поили на убой. Медами древними, пьяными, вишневыми да малиновыми.
Так продолжалось некоторое время, за которое одного из двух сопровождавших, архиепископа Арсения Елассонского, удалось полностью на свою сторону распропагандировать.
После этого немножко уже подзашуганному Патриарху объявили, что его конечно отпустят со славой и всякой музыкой и дадут много денег, соболей и всякой вкусной еды, если он .. возведет бывшего опричника Иова, в сан патриаршеский.
Как вы понимаете, бедный грек меньше всего на свете мечтал таким способом организовать еще одного, вот такого вот патриарха. Практически ровню самому себе.
И поэтому, по старому византийскому обычаю начал хитрить.
Сказал — «Зачем вам тут какой-то сомнительный полупатриарх. Я лучше сам у вас останусь» .
При этом он наверное думал, что всех тут обрадовал и красиво так обвел вокруг пальца и патриаршеством разбрасываться не придется, и можно будет пока не возвращаться пред грозные очи Султана.
С его вечным, хамским вопросом — «Где мои деньги».
И вот он уже наверное потирал радостно сухонькие ладошки, радуясь, как все красиво обставил, как вдруг оказалось, что грозные очи имеются не только у османских султанов.
Внезапно, вкусная кормежка с вином прекратилась, зато вместо нее, к мгновенно протрезвевшему Патриарху явился сам думный дьяк Андрей Щелкалов. Тоже, тот еще опричничек. Крови на нем было, как на провинциальной примадонне фальшивых бриллиантов.
И вот он принес с собой уже заготовленную грамоту на поставление на Патриаршество своего бывшего подельника по опричным делам, Иова.
Заключенный Патриарх вначале заметался, завилял. Начал говорить — «На это я пойтить никак не могу».
Но тут думный дьяк Андрей глянул на него таким взглядом, которого ни у одного султана не было.
И голосом елейным да ласковым сообщил, что если ты, глупый старикашка, сей же час бумаженцию не подпишешь, то мы тебя, паршивца эдакого, в реке, вниз головой топить будем..
- Ты какую выбираешь — Москву или Неглинную?
Патриарх, каким-то своим особенным чувством понял, что с ним не шутят и бумагу подписал.
Тут конечно для него все сундуки с ефимками да соболями и открылися.
Вот так оно и произошло.
Хотя даже это еще конечно был не конец.
Ибо, такая вещь требовала еще согласования со всеми остальными восточными патриархами. А поскольку они в этот момент находились в значительном удалении от глаз и возможностей дьяка Щелкалова , пришлось обильно намазывать лапу каждого в отдельности.
На это ушло еще четыре года.
И вот только в 1593-м, они все собрались и наконец поставную грамоту подписали.
Так что, автокефалия и патриархия в восточном исполнении это очень долгий и сложный процесс.
И еще обратите внимание — очень большую роль тут сыграла непростительная пассивность султана, интересовавшегося на тот момент только отстежкой и сильная загруженность Польско-Литовских деятелей своими личными внутренними проблемами.
А то еще неизвестно, чем бы дело кончилось.