Два года назад, когда я только собирался поехать туда, во мне боролись журналист, который по определению должен реагировать на злободневные события, и человек в принципе не склонный к экстриму. Этот второй, как правило, и определял мои устремления в профессии. Мне всегда были больше интересны не сиюминутные события, а уже устоявшиеся обстоятельства и люди в них. Поэтому журналистские инстинкты, куда-то бежать и снимать ради того, чтобы успеть к дедлайну, редко побеждали желание работать более размеренно и вдумчиво. Но тут я чувствовал нечто большее, чем профессиональный вызов. Было ощущение что если я не прикоснусь к этому лично, не попытаюсь разглядеть в упор, то я так и останусь представителем бесславной когорты диванных политиков и, возможно, что самое главное, упущу время. Это сегодня очевидно, что зафиксированный моей камерой полюс отчуждения, превратился в запредельный Луганск. А тогда, собирая отснятый видеоматериал и пытаясь придумать ему название, я всё так же оперировал фактором времени, убеждая себя, что любое хлёсткое слово здесь и сейчас неуместно, ведь всё ещё может измениться и встать на свои места, если не через год, то через два или три. Поэтому хотелось, по-возможности, сохранять сдержанность и беспристрастность.

Что касается предложенных ниже записей, то они стали лишь своеобразной текстовой версией поездки, более расширенной, но и не такой наглядной.

В любое другое время посещение Луганска стало бы для меня скорее побочным продуктом другого более интересного путешествия. Специально ехать сюда за впечатлениями точно не пришло бы в голову — слишком предсказуемым казался и сам город и всё происходящее в нём. События 2014 года сместили акценты. Теперь Донбасс с двумя областными центрами во главе не сходит с информационных лент, поневоле привлекая внимание. Впрочем, мотивация моей поездки работала от обратного: кажется мир еще не видел столько заведомой лжи, сколько разлилось по российским телеэфирам и пространствам интернета в связи с событиями в регионе. Поэтому делать выводы хотелось исключительно на основе собственных впечатлений и роль фрилансера подходила для такой миссии как нельзя лучше.

Кажется к 21:00, когда мы наконец въехали на территорию таможенного терминала российского Донецка, все уже перестали чувствовать себя одушевленными существами — давали себя знать 6 часов в очереди. Уверен, любой и любая из сидящих со мной в салоне автобуса, готовы были на многое, только бы загорелся наконец долгожданный зеленый свет в сторону Луганска. Не удивительно, что на ум приходили параллели с киноклассикой о гражданской или отечественной войне, когда поездки обязательно сопровождались злоключениями — то банды нападающие на поезд, то бомбежки, то поврежденные пути… То, что на российской стороне можно наблюдать ничем не нарушаемое течение привычной мирной жизни, а на таможне встречают ухоженные и лишенные малейших признаков беспокойства люди в форме, лишь добавляло ситуации цинизма. Они-то видят и понимают, что рядом война, только делают вид будто всё по-прежнему. Обычно придирчивых ко всякому, кто попадает в зону их внимания, погранцов в данном случае не смущало и то, что на сопредельной территории в такой же, как и они, роли выступают люди очень сомнительного происхождения.

Вот мы наконец и в Украине. Один из таких сомнительных в черной папахе с красным матерчатым верхом и в камуфляже входит в переднюю дверь автобуса. Хозяйский тон сразу ставит всех на место, хотя пассажиры и так боятся сделать лишнее движение. У большинства уже наготове развернутые книжицы паспортов. Оно, потому что без имени и представления, тем временем движется по проходу. Суровый взгляд сверху исподлобья. Встречный-кроткий снизу. Неторопливое и тягучее листание страниц. Вот пальцы проверяющего двусмысленно зависают в воздухе — в жесте сомнение, на лице словно такая же камуфлирующая, как и форма, мимическая маска. Буквально перед тем, как оказаться на ЛНР-овском пункте пропуска, моя соседка, имеющая опыт многократных проездов туда и обратно, высказала предположение: первым вопросом будет «Готовы ли граждане пассажиры вносить пожертвования на революцию и войну с украми?». Как говорится, обошлось поначалу. Но сейчас, что-то мне подсказывало, момент назрел. Нет, ошибся. Видимо, финансовые дела у защитников самопровозглашенной территории окончательно пошли в гору — сакраментальная фраза так и не прозвучала. Мой российский паспорт вызывает скрытое недоумение. Вопрос «Куда и с какой целью?» заставляет пассажиров обернуться в мою сторону. Слова о том, что еду в Луганск работать и являюсь журналистом телекомпании РБК оказываются недостаточно убедительными — требуется удостоверение. Вместо него у меня письмо, подтверждающее статус внештатного корреспондента. Этого уже достаточно. Теперь-то я окончательно убеждаюсь, насколько сложным было бы мое положение без формального подкрепления. Правда, перед этим не менее сложным был выбор СМИ, которое согласилось бы предоставить своё имя для аккредитации и, самое главное, за сотрудничество с которым не стыдно было бы самому. РБК согласился на партнёрство лишь потому, что собственных авторов в регионах, не говоря уже о странах, у него просто нет. У меня же, за исключением нескольких накладок, не было претензий к качеству контента. На том, как говорится, и сошлись.
За окном уже глухая ночь, впереди теперь только дорога. Но облегчение после долгого ожидания сменяется тревогой — успеем ли приехать в положенное время. В 22:00 в Луганске начинается комендантский час, а предстоит еще найти адрес квартиры. От гостиницы я сразу решил отказаться — с властью, которой никакие законы не писаны, лучше сохранять инкогнито, хотя бы в мелочах. Правда, теперь для быстрого заселения мне не помешал бы попутчик, который помог бы сориентироваться. Мужчина лет под 60, сосед сзади, для этой роли может и подходит, но лично мне не очень импонирует. Во время стояния на таможне мы вместе курили возле автобуса. Я попытался разговорить его, задав вопрос об отношении к происходящему. Реакция была на удивление живой: всё, говорит, было бы намного лучше, если бы поддержали Харьков и Одесса, а они дескать рыпнулись, а потом в кусты. Вот в чем, оказывается, причина всех бед Луганска. Что ж, ладно, думаю, а как насчет защиты города от бандеровцев и укро-фашистов — поди успел, дядя, пострелять-то? А он не менее категорично: делать что ли нечего. Прозорливый оказался товарищ — сразу после начала боевых действий с сыновьями выехал в Россию, оставив дома одну жену, присматривать. Сыновьям, как выяснилось, тоже не место на войне. Словом позиция, о которую разбиваются не то что аргументы, а малейший здравый смысл. В этом, очевидно, и состоит вся суть принципов социальной прослойки, уже названной в Украине «ватой». Более приемлемой на роль гида мне показалась соседка сбоку, женщина за 50. Нас разделял её огромный чемодан, вписывающийся как раз в ширину прохода. Причина громоздкой поклажи объяснялась просто: в селе Фащевка, которое значилось конечным пунктом маршрута и где живет мать моей попутчицы, ощущается острая нужда во всём — от лекарств и продуктов до одежды… В этой части Луганской области несколько раз были сильные обстрелы и теперь местная жизнь едва теплится, и то в основном за счет оставшихся стариков. Сама Татьяна уже несколько лет как уехала на заработки в Москву. Оттуда она через Каменск Шахтинский, где живет и работает её дочь, и направляется на родину. В Луганске у неё пустующая квартира, которая используется в качестве перевалочного пункта. Когда я в очередной раз поинтересовался насчет времени прибытия нашего автобуса она глянула в окно и по каким-то только ей понятным признакам определила, что до комендантского часа должны приехать. «Это Хрящеватое… — кивнула она в сторону зияющей за стеклом черноты. — Здесь были страшные бои…» По её словам, отряды нацгвардии и добровольцы «Айдара» буквально зверствовали в этих местах, отсюда дескать массовые разрушения и жертвы. Для убедительности приводятся подробности, наподобие тех, которыми сопровождают рассказы о средневековых погромах — сжигание заживо, изнасилования, расстрелы младенцев… На мои назойливые вопросы «Вы сами видели?» звучало стандартное: «Не видела, но слышала. В автобусе (поезде или маршрутке) рассказывали, я ничего не прибавляю.» О том, по каким законам живут подобные источники информации не сложно догадаться: новость из телевизора выдается за свидетельства очевидца или, того хуже, жертвы уже через 5 минут после выхода в эфир. Но у моей собеседницы есть одно важное достоинство, она не настаивает на достоверности не проверенных сведений и кажется даже сама начала сомневаться, когда я намекнул на пропагандистские вбросы российских СМИ. В общем разговор, не смотря на разницу подходов, вёлся вполне корректно.

Освещенная площадь автовокзала после темноты пригородов стала некоторым откровением. Вокруг автобуса сразу по прибытии образовалась привычная для мирного города суета из назойливых таксистов и выгружающих вещи пассажиров. Кого-то встречали. С Татьяной мы решили брать такси на двоих, только почему-то она никак не могла сориентироваться где мы и как ей добираться до места жительства. Все сомнения снял подоспевший на наш зов владелец «девятки» — её адрес оказался буквально за углом ближайшего дома, а мой несколько дальше в 5 минутах езды. Водитель торопился: у него значился еще один заказ, а время близилось уже к началу их профессионального коменданстского часа — у таксистов, в отличие от других горожан, есть привилегия обслуживать клиентов до 23:00.

Мой дом по предварительным оценкам находился в самом что ни на есть центре Луганска. Резкий поворот во двор и вот освещенный подъезд со ступеньками. Риелтор, через которого делалась бронь, обещал, что встретит не сам, а его напарник. Но никого поблизости не наблюдалось. Двери подъезда были закрыты, о кодовом замке меня не предупредили. В голове роились тревожные предчувствия. Требовался короткий аутотренинг: в конце концов подождать возле дома уже не так критично, как очутиться посреди незнакомого города. Облокотившись на перила я стал вглядываться в закоулки двора… Неожиданно у подножия крыльца притормозила машина. За рулем сидел седой мужчина в камуфляже, а рядом с ним значительно моложе парень в гражданке, оба ярко выраженной кавказской внешности. Складывалось впечатление, что я привлек их внимание — они периодически смотрели в сторону подъезда и как будто даже обсуждали что-то из моей внешности, причем не выходя из машины. Стало немного не по себе. А что если это патруль, который следит за соблюдением комендантского часа. В такой ситуации я решил, что лучшая оборона — нападение. Достав из кармана сигареты, спустился к машине и попросил прикурить. Парень с готовностью подал зажигалку:

Мой собеседник стал прощаться с водителем — братские объятия и что-то на непонятном языке. Выйдя из машины он предложил впустить меня в дом.

Правда, когда он уже вошел в подъезд я решил, что внутри будет все же спокойнее, и затащил вещи во внутрь. Сквозь проем закрывающейся двери успел разглядеть вынырнувшего из темноты мужчину.

Квартира оказалась студией в броских красно-золотистых тонах — арендодатель явно хорошо знал вкусы клиентов. Я в эту целевую аудиторию не попадал. Но переночевать три ночи не проблема даже в сарае, лишь бы с wi-fi и без шумных соседей.

Я не удержался и спросил невпопад:

Мой собеседник глубоко вздохнул, словно я коснулся темы, которой он тщательно избегал.

За приоткрытым окном окончательно воцарилась ночь — ни звука машин, ни толковища припозднившихся собутыльников, хотя погода благоприятствовала. Весна уверенно набирала обороты. И главное — никаких осадков! Это я отметил как несомненный плюс для предстоящих завтра съемок. Мой первый день на непризнанной территории заканчивался вполне мирно.

Будет продолжение...