Если журналисту делают хорошо, значит кому-то это надо. Чаще всего конечно политикам или бизнесменам. Сомневаюсь, что присланная за мной машина директора хлебокомбината «Добродия» была неким авансом, тем-не-менее уже сидя рядом с водителем и разглядывая через окно луганскую промзону, я задумался. Ну на кой ляд здесь в экономически изолированном регионе кому-то реклама или просто «доброе слово» о предприятии? Своим и так без хлеба не обойтись, а чужие найдут и других производителей, поставщиков, партнёров и вообще кого ещё только можно.
Кабинет Зинаиды Надён утопает в цветах, вазы расставлены по всему периметру комнаты. Кажется здесь 8 марта не прошло 2 дня назад, а только-только наступило. Невысокая женщина под 60, или чуть старше, в деловом костюме, с лаконичными манерами, не выходя из-за рабочего стола приглашает располагаться напротив. Позади нее в стеклянном шкафу громоздятся иконы, почетные грамоты и ордена всех мастей. В движениях чувствуется напор управленца, но тема разговора быстро снимает маску уверенности. Война на востоке Украины для неё тема не просто острая, а болезненная — по ту сторону линии фронта, в Харькове и Киеве, остались два сына. С семьей одного из них она недавно виделась в Петербурге. Говорит, в другое время предпочла бы поехать к ним в гости, но сейчас, когда гражданка Надён числится в списках СБУ как неблагонадежная, решила, что выездная встреча спокойнее для всех. Не могу судить о существовании таких документов, поэтому, не донимая вопросами, слушаю. Вообще мой интерес в этом разговоре лишь один: узнать, что повлияло на её выбор в пользу ЛНР, всё-таки в подчинении целое предприятие, в сфере интересов которого не одна область, а вся Украина.
Рассказ про то как пряталась от обстрелов в погребе собственного дома вызывает сочувствие. Как ездили продавать хлеб во время боевых действий и сами попадали под обстрел — еще более дикая картина, тут даже слова бесполезны. Человек оказавшийся в двух шагах от смерти в любом споре убедительнее того, кто опирается на теорию. Поэтому я продолжаю терпеливо молчать даже тогда, когда речь заходит о Путине как великом благе для России. Именно с него делается неожиданный разворот в строну патриотического воспитания.
- Может я устаревшая... Но я считаю, что за эти 20 лет воспитательная работа, которая должна проводиться в любом государстве, она немного потеряна. Как у нас, так, я считаю, и в России. В той же Америке флаг американский это всё. Если кто-то его потопчет — уголовная ответственность. А у нас можно всё говорить, рассказывать, не имея понятия о том, что происходит... Но я считаю, что вернуться к патриотическому воспитанию — главная задача постсоветского пространства. Потому что то, что произошло у нас в Украине, не может присниться в страшном сне. Когда здесь фашистские флаги оставляли, когда убегали... Это уже ненормально!
- Какие фашистские флаги? — я еще не привык к расхожим местным образам и метафорам. Поэтому на всякий случай переспрашиваю.
- Ну, какие !? Украинская армия, когда уходила, у них там были со свастикой все эти... И каски со свастикой и флаги со свастикой...
- Вы лично видели?
- В Новосветловке. Да... Я лично не видела... Каску видела, флагов не видела. Но люди, которые живут там, видели. И то, что детей расстреливали в упор... Факт!
- Вы это тоже видели?
- Ну, как... Это наши сотрудники живут там. Это в Новосветловке, в 12 километрах от нас.
На лице негодование. То, что давно вошло в сознание как свершившееся злодеяние, не должно вызывать сомнений, даже в деталях. Словно последний довод Надён уточняет личность свидетеля:
- Женщина у нас работает на хлебозаводе мастером. Она тут была 40 дней безвыездная, потому что там воевали. А когда пришла, то там в больнице молодого врача, женщину, изнасиловали. В несколько заходов, а потом задушили. И она лежала так на жаре неделю. Поэтому... Все эти факты не придуманы, это вот мы свидетели этого.
Ну, как по мне, так прямых свидетельств не так и много. Вернувшаяся в Новосветловку женщина тоже наверняка с чьих-то слов пересказывает. А тот, кто запустил этот horror в обиход, не исключено сам его и сотворил.
- А мне кажется очень много именно надуманного — говорю я, не в силах сдерживать больше своё мнение при себе. Но был и другой повод: увидел сомнение в её глазах. Да и слова, после моего вопроса насчет достоверности, звучали уже не так чеканно.
- Это вам кажется... Кажется!
- То дело, которое сделало здесь российское телевидение, я думаю, заслуживает того, чтобы его рассматривали в международном уголовном суде...
Меня понесло. Но выпалив эту выстраданную фразу я несколько остыл — бывают такие слова, которые сказать хочется не зависимо от того, спрашивают тебя или нет.
- Что вы такое говорите?!... — опомнилась моя собеседница.
- Да, я считаю, что российское телевидение очень много неправды вылило про Украину. И в результате сделало жителей Луганской и Донецкой областей заложниками этой пропаганды.
- Нет, я так не считаю. Совершенно так не считаю... — Она не то убеждала саму себя, не то рассуждала вслух. — И мне честно говоря даже не понятен ваш вопрос: «Вы видели это?» Да, видели! Не я, наши сотрудники видели...
- А вы видели как в новостях сюжет про то, как распяли мальчика в Славянске? — я пытаюсь обратиться к наиболее яркому образчику пропагандистской лжи и на этом примере всё разложить по полочкам. Но кажется Надён пытаеся взять реванш.
- Нет.. Я знаю как в Новосветловке... Вот у нас сотрудница, начальник планового отдела была, а её родной брат жил в Новосветловке. И у неё племянник, жена и девочке 10 лет... И прямой наводкой расстреляли дом, в результате жену и дитё опознали только по фрагментам тела. А её племянник в дурку попал. Это факт! Это наши работники! И сегодня мы будем говорить, что это не так?! А то, что допустим сейчас... Сейчас, когда объявили перемирие, когда всё... В Счастье находятся наши знакомые, у них дом тут... — она кивком головы задала непонятное мне направление. — Он не может выехать оттуда... И вот разговаривали с ним. Говорит много людей просто пропадает, не военных, просто гражданских. Особенно молодые женщины. Вот пропала и всё. Это тоже факт, это не надуманно!
Кажется хозяйка кабинета сама не заметила как встала на позиции объективного наблюдателя — ни тебе голословных обвинений, ни тебе эфемерных фашистов — только факты. Интересно она задумывалась хотя бы на долю секунды, кому могли эти женщины понадобиться? Во все времена и во всех войнах варварское поведение позволяли себе только оккупанты.
Если самому директору «Добродии» такой вопрос еще можно адресовать, то её заместительница по кадрам к любому проявлению здравого смысла глуха и равнодушна. У неё свой строй мыслей. Вместе с Татьяной Городько мы направляемся к зернохранилищу, которое больше всего пострадало в результате одного из артобстрелов. Татьяна из той породы кадровиков, которые по меткому выражению Сталина, решают всё. Не исключаю, что в формировании мировоззрения своей начальницы она тоже принимала участие. По крайней мере то, что устами Надён окрашивается в зыбкие и не всегда однозначные тона, заместитель рисует густыми и нарочито мрачными мазками. Её начальница что-то заикалась про украинских диверсантов, чьи минометные удары ложились в непосредственной близости от комбината. Говорит, даже поначалу писала ЛНРовскому командованию, думала, что это позиции ополченцев провоцируют украинскую артиллерию. А те ей «объяснили» по-своему: дескать мы здесь ни при чём, во всём виноваты засланцы из бандеровского логова. Так вот её подчинённой даже писать не надо было, она и так знает, кто во всём виноват. По дороге к пожарищу она рассказывает последние новости.
- Мы вчера были на встрече ОБСЕ, профсоюзы собирали. Ну, конечно, 4 человека с ОБСЕ нормальная компания: Польша, Румыния, Канада и Англия! Ну я задала вопрос: скажите пожалуйста, это уже официальные данные, которые ОБСЕ на ООН доложило, больше 6 тысяч мирных жителей из них 220 человек детей, погибло. Сколько еще надо убить мирных жителей и детей, чтобы такой марш был как в Париже? И во-вторых, как вы относитесь, политкорректно или нет, если он, то есть президент Порошенко, убил их и участвовал в этом марше. Они отклонились от ответа. А вы считаете это не катастрофа, если убивают детей!? Еще хочу сказать: наши ж отводят войска! Все те, кто там присутствовали, вроде делали вид, что не понимают русского языка. Но я прекрасно поняла, что они его понимают. Еще не известно, что за представители ОБСЕ. Мне кажется, что они там все агенты. Это они смотрят, куда отводят наши войска и наверное будут корректировать... Вот мы и подошли...
Подошли это мягко говоря. Мы словно погрузились в иную реальность: зрелище представляло собой нечто из разряда сталкеровских катастроф. Уцелели только каменные стены хранилища, все остальное, включая крышу, сгорело до тла. Кое-где зияли глазницами пустых окон остовы легковушек. Елена объясняет: хранилище последнее время пустовало, вот и решили некоторые работники для сохранности устроить из него парковку. Кто же знал, что здесь-то и подстережет их самая страшная опасность. Но сама Елена, словно предполагала такую развязку — машину оставила дома в гараже.
- Хорошо, что обошлось без жертв. — резюмирует она и тут же добавляет, — Бомбили целенаправленно, по наводке кого-то из работников предприятия.
Замполитовский задор и обличительный тон не оставляет сомнений, кто поливал снарядами мирный объект. Конечно же ВСУ — вооруженные силы Украины, их так сокращенно здесь называют. Для чего? Вопрос неуместный, по крайней мере, для заместителя по кадрам. Дискуссия в данном случае тоже бесполезна. Поэтому расстаёмся после осмотра вполне мирно.
Я еще до этой съемки решил, что буду двигаться дальше — в сторну Донецка. Здесь явно засиделся, да и не оставляло ощущение, что начинаю ходит вокруг одного и того же. Но когда снимал кпроизводственный цех «Добродії», позвонили из пресс-службы министерства обороны ЛНР, просили забрать аккредитацию. Надо было только решить нужна мне эта корочка или нет. Остановился на том, что бросать свой документ ни к чему — заеду возьму причитающееся. А пока двинул на автовокзал, узнать расписание автобусов.
До сих пор я так и не разглядел это сооружение вблизи: только ночью в день приезда и из окна машины. Огромный пустынный зал наводил на тревожные мысли — где пассажиры, где голос диспетчера... Сообщение с дружественной территорией к счастью оказалось достаточно регулярным. Значились маршруты даже на Ростов, Москву и Харьков через Белгород. Рядом с кассами, видимо в воспитательных целях, установили стенд с фотографиями разрушений. Судя по тому, что теперь большая их часть была на объекте не заметна, многое удалось восстановить.
Теперь собрать вещи и в дорогу на пятичасовом.
В министерстве обороны, или как они себя стали называть, народной милиции, меня никто не ждал. Комната пресс-службы была закрыта. Дождаться следовало хотя бы ради того, чтобы оправдать свой приезд. Я опять увидел приоткрытую дверь в с солдатскими койками, ну прямо как приманка для любопытных глаз. В проёме другой, прямо напротив пресс-службы, я сідела девушка в камуфляже. Строгое выражение лица не оставляло сомнений в том, что занимается она самым серьёзным и ответственным делом в мире. Шутки ради и в надежде хоть немного снизить градус пафоса я спросил:
- Скажите, а что у вас военнослужащие здесь живут?
- ….
- Я просто увидел там койки стоят...
- А зачем вы заглядываете в чужое помещение? Вас что не учили, что это не красиво? — того, что деловитость скрывает задатки юного ментора — я уж точно не ожидал.
- Да, я собственно... Я через открытую дверь это увидел... Я вообще за аккредитацией пришел...
Меня окликнул пресс-секретарь, тот самый пожилой еврей с фактурой парторга НИИ. Я даже обрадовался — вот оно спасение от миловидного монстра. Не тут-то было! Девушка в подробностях стала описывать моё подозрительное поведение старшему товарищу. Я ошалело стоял не в силах проронить ни слова. Впрочем, кажется на этом всё и закончилось. Вместо поучительной беседы меня пригласили в кабинет и выдали пресс-карту, за которую я расписался. Точно уже не помню последовательности всех действий, но когда я оказался опять в коридоре, собираясь спускаться к выходу, тот же еврей-парторг предложил зайти в комнату со стеклянной дверью и зловещей надписью «Особый отдел».
Мельком лишь подумалось, что другой терминологии от этих граждан ожидать не приходится. За столом тем временем я обнаружіл господіна (парторг предусмотрительно вышел) в камуфляже с округлыми телесными формами и грубыми до топорности чертами лица. Он не представился, всем видом давая понять, что я и так должен сознавать, где оказался. Взял мою пресс-карту и стал разглядывать.
- А почему нет срока действия? — вопрос очевидно адресовался мне, хотя «особый гражданин» даже не удостоил меня взглядом. Он словно продолжал выискивать в документе какие-то новые достойные порицания детали.
- Откуда я знаю. Мне выдали в том виде, в котором, очевидно, у вас принято.
Ответ видимо не очень вписывался в продуманное меню беседы. В конце концов разглядывания корочки особисту показалось мало и он затребовал мой паспорт. Правда, документ был лишь прелюдией для разговора.
- Могу я забрать карту?
- Зачем? За тем, чтобы вы поехали на линию фронта, а там ваши вас и подстрелили бы? Очередная сакральная жертва...
Эта фраза, впервые услышанная от пресс-службы российского Следственного комитета по поводу убийства Бориса Немцова, еще тогда резанула слух несоответствием высокого стиля цинизму, с которым одна из ключевых правоохранительных структур пытались задать направление поиска преступников. Сейчас же она звучала как взятое младшим товарищем в употребление у более опытного словцо
- Если вы не собираетесь отдавать аккредитацию, можете оставить её себе. Верните мой паспорт...
- Так за что вы, Игорь Владимирович, не любите Россию?
Мой взгляд означал лишь одно: не известно кому давать отчет в своих чувствах к стране пребывания я не собирался. Для сидящего напротив гражданина это было не столь и важно. Он словно разыгрывал перед мной заранее поставленную сцену, даже не беря в расчет реакцию собеседника.
- Видел я ваш канал в ЮТУБЕ... Видел как вы прославляете там бандеровцев...
Я сразу понял что это о моем спецрепе еще времен работы на ОРТ. Вообще-то там было все строго по фактажу, я даже ездил в летний лагерь УНА-УНСО, где бравые ребята охотно позировали, разбивая об голову бутылки и имитируя сцены боя.
- Если вы внимательно смотрели видео, то должны были понять, что никого я там не прославляю...
- А это уже не тебе судить. Твое видео про жен наших погибших патриотов, которых ты называешь по-укропски «небесной сотней» я тоже смотрел...
- И что? — я старался взять себя в руки не смотря на явное сходство беседы с допросом.
- А то, что не хрена называть наших героев этими собачьими именами. Сотня небесная! Нарочито искажая интонации до гротескных форм он вдруг словно сменил образ. Голова втянулась в плечи, а лежащие на столе локти образовали вместе с мясистым лицом квадратную амбразуру, из которой начался уже более массированный огонь. В его понимании, по крайней мере, это было именно так, поскольку в бой пошло главное оружие особистов — разъяснительная работа с доверительно-фамильярными нотками в голосе.
- А ты знаешь, что укропский батальон «Азов» использует фашистскую символику?
Какие-то ассоциации у меня вызывал герб батальона и я, клюнув на уловку, посмел высказать предположение.
- Вы хотите сказать, что их герб это стилизованная свастика?
- Ты знаешь, например, что значит красно-черный флаг. — меня как будто не услышали. Тем-не-менее я продолжил оставаться в игре, исход который знал только сидевший напротив меня затейник.
- Ну, это цвета боевого знамени Украинской повстанческой армии... — уже более робко, без надежды быть услышанным, высказался я.
- Да какое там УПА?! Их вообще никто не спрашивал. Это знамя придумали в СС... Лично Гиммлер...
Далее по тексту был поток сознания, призванный сокрушить мои скромные познания в области истории: с деталями и подробностями, которые не прочтёшь даже в серьезных исследованиях о фашистской Германии. Только после этого он наконец перешёл к квинтэссенции монолога.
- И как же ты, не зная истории, делаешь фильм про этих ублюдков? Ты же просто не знаешь истории? Ты же просто говно, а не журналист...
Почему-то именно этой характеристики профессиональных качеств хватило для того, чтобы вывести меня из равновесия. Возникло острое желание метнуть Айфон в башку этого застрявшего в межвременье неандертальца . Но ситуация позволяла не многое.
- А это у вас как профессиональное: сначала разъяснительная работа, потом оскорбление?
Следующий монолог лишний раз подтвердил широкий диапазон перевоплощений моего собеседника: суровый полицай на охране общественной безопасности и въедливый наставник уже были. Теперь же настал черед урки, чувствующего свою несомненную власть над случайным прохожим. Впрочем и это был еще не предел, поскольку заключительная фраза ботающего практически по фене особиста, говорила о его высоком моральном духе и, быть может. идейной закалке.
- Б...дь, Сталина на вас нет! Он бы десяток тысяч пересажал или расстрелял, а остальные сами заглохли бы.
- Наверное таким как Вы тоже не помешала бы его тюремная школа...
- Если надо для дела, не жалко и себя — пусть... Вы где остановились, Игорь Владимирович? — снова переходя на официальный стиль общения, он пытливо измерил меня взглядом как будто только что увидел.
- Какое это имеет значение?
- Теперь имеет! Где вы живете?
- На Титова.
- Точнее? — Я назвал номер дома. После чего товарищ впал в задумчивость, словно мысленно решая какой-то вопрос.
- Значит так! До конца дня, чтобы вас не было в Луганске.
- Я и так уезжаю в Донецк.
- Вот и отлично. А насчет Донецка.. Я позабочусь, чтобы мои коллеги оказали вам соответствующий приём...
Карточку аккредитации он так и не вернул мне. На мясистой физиономии угадывалось довольство — от достигнутого результата ли, от осознания ли собственной власти... Чего не скажешь о пресс-секретаре, он встретил меня в коридоре в некоторой растерянности — видимо, остатки парторговской совести где-то по сусекам еще можно было наскрести. Мне оставалось только решить: ехать все-таки в Донецк, согласно первоначальному плану, или прямиком домой, в Москву. По дороге я окончательно склонился в пользу второго варианта. Был ли это страх? Не думаю. Типаж подобных особистов-замполитов мне хорошо знаком со времён срочной службы в советской армии. Их власть не простирается, как правило, дальше кабинетов, а отношение коллег к их служебному рвению выражается в лучшем случае в насмешках и подшучивании... Другое дело, что в той же ДНР сидят наверняка такие же скудные умом персонажи, только, судя по прессе, с ещё большими амбициями.
Я в течение полутора часов созвонился с хозяином квартиры, собрал вещи и вскоре уже стоял под домом в ожидании такси. Смущало только одно — смысл моей предыдущей за сегодняшний день поездки на автовокзал ограничивался интересом к донецким рейсам. Какова периодичность сообщения с Россией — не известно, можно ведь и до вечера прождать.
К счастью, проблем не возникло. Как раз заканчивалась посадка на рейс в сторону Ростова через КПП Изварино. На сидении рядом со мной оказался парень лет 18, его провожали родители. Мать едва сдерживала слёзы, отец тоже был на грани. Как выяснилось уже в дороге, пару месяцев назад он устроился в Ростове инструктором на какой-то спорт-базе. С жилплощадью, чтобы забрать родителей, было проблематично. Так же как и с пониманием того, что ждёт Луганск в ближайшем будущем. Так что эмоции в ходе проводов не столько из-за разлуки, сколько из-за противоестественности ситуации для всех членов семьи.
Через проход, сбоку от меня, разместились можно сказать главные виновники этой частной драмы — два парня в камуфляже живо обсуждали свой дембель с театра военных действий. Паспорта, которые они время от времени друг другу показывали, не оставляли сомнений в том, на счет какой страны можно записать их «интернациональный долг». Так называемых ополченцев не очень интересовали страсти, кипящие под окнами автобуса, зато занимали подвиги их подразделений: кто, где и кого обстреливал. Впрочем героями, судя по их тихим, почти вкрадчивым голосам, они себя не ощущали — обычные работяги-шабашники по дороге на родину и только. Военных среди гражданских пассажиров обратили на себя внимание лишь на границе. Производящие досмотр погрничники каждым словом и действием демонстрировали, что имеют дело с въезжающими из Украины, а не какой-то ЛНР. Видимо, исключительно поэтому так дотошно и совершенно отдельно производили досмотр наших попутчиков. Боязнь провоза с сопредельной территории оружия и боеприпасов стала отдельной статьёй мер безопасности на когда-то самом спокойном участке российской границы. То, что в номинально мирную страну въезжают поднаторевшие в ремесле уничтожения наёмники, похоже смущает российскую погранслужбу в последнюю очередь. Уверен, в этом нет ни капли иллюзий, исключительно служебный протокол: одно замечать, на другое закрывать глаза. Хотя как это может удаваться психически здоровому человеку, сказать сложно. Прямо у въезда на российскую часть границы стоит обугленный остов туристического автобуса — лнр-овские бандиты к нему не подпускают, а рафинированные российские служаки, видимо, считают, что сгорел сам.
В Ростове-на-Дону я был уже ближе к полуночи. И опять мне повезло с транспортом — я буквально вскочил в приоткрытую дверь экспресса на Москву. Из увиденного и услышанного в течение нескольких минут перед отправкой рейса могу вспомнить лишь одно: мирная жизнь Ростова после мирной жизни Луганска ошеломляет полнотой красок и звуков. Что же творится с теми, кто возвращается в такую обстановку после войны?!