Я редко встречаюсь с государством, поскольку уверен, что такие встречи не обещают ничего эротичного. Даже если в кресле чиновника будет сидеть вежливая девушка – одна из миллионов жриц любви народа и государства. Когда возникает необходимость встречи с государством, то первейшая реакция – «нажать на кнопку». Чтобы все это исчезло. Все бюрократы, их папки и файлы, узкие коридоры приемных, лощеные фасады учреждений, осваивающих бюджеты.
Думаю, что нелюбовь к миру – серьезная патология. На самом деле большинство нормальных людей ощущают нелюбовь к системе, то есть уродливым надстройкам, паразитирующим на теле общества. Не удивительно, что общество от этого болеет – слишком много кровопийц взгромоздилось на него. Но кровопийцы-паразиты вкалывают своим жертвам обезболивающее, в виде пафосных сказок про великую миссию, жертвенность и прочую ерунду, ради которой стоит терпеть кровопускание и ослабление каждому субъекту, живущему в государстве. Ибо оно, государство, воплощает в себе некий высший смысл жизни каждого. А все боги нуждаются в жертвах. Даже если они уже спустились с небес и залезли в кабинеты и телеящики. Даже те боги, которые жертв не требовали (вроде Иисуса, или Будды), получив своих жрецов, стали частью системы по оболваниванию и кровопусканию.
По большей части нами руководят и учат жизни люди, которые безнадежно от нее отстали. Руководят те, кто едва научился нажимать клавиши, а с интернетом знаком на уровне фейсбучных сплетен и мемчиков, то есть не продвинулся дальше букваря. Государство – флагман отсталости. Потому что оно монополист, а значит, не имеет никакого интереса повышать качество своих услуг.
Итак, я предпочитаю жить незаметно для государства. А после того, как уехал с Донбасса, это мне удавалось лучше всего. Жить в гостях – в этом есть как свои минусы, так и плюсы. И один из таких плюсов – ты нигде не зафиксирован, никуда не вписан и потому невидим для государства. Поскольку в качестве переселенца я не оформлялся (за этот унизительный статус полагается и унизительная компенсация – кажется 440 грн. в месяц, и то, если ты официально работаешь), то для государства я остаюсь обитателем непонятной территории, объявившей себя «ЛНР».
В сентябре этого года я столкнулся с ситуацией, когда все-таки пришлось поднять веки Вию государства и показать ему себя. Закончился срок действия банковской карты, а при ее замене от меня потребовали вклеить фотографию в паспорт. По закону я должен был сделать это еще в прошлом году, но решил не торопиться. Все по той же причине – реже тебя видят чиновники, спокойнее себя чувствуешь. В Павлограде я живу с осени 2014, но чтобы вклеить фотографию мне нужно было ехать в Северодонецк – новую столицу Луганской области Украины. Ведь официально я житель Луганской области, так что всякие чиновничьи манипуляции со мной могут совершать только там.
Из транспорта между Днепром и Северодонецком курсирует всего один автобус. И тот едет полдня, прибывая на место под вечер. Не очень удобный график, но делать нечего. Дорога хоть географически не дальняя, но медленная, особенно когда автобус покидает донецкую трассу и берет курс на Константиновку и далее — на Бахмут (еще недавно называвшийся Артемовском). Там трасса большую часть пути узкая и давно не знавшая ремонта. К дороге подступают с двух сторон плотные посадки деревьев, поэтому не покидает чувство, что мы едем через кусты. Практически никакого обзора, лишь изредка с какой-то стороны деревья пропадают и открываются просторы осенних полей, часто заброшенных. Где-то рядом проходит линия разграничения. Фактически мы все шесть часов едем параллельно этой линии, то приближаясь, то немного удаляясь.
Из действительно интересного, что стоит увидеть по дороге в окно, можно назвать шахту в бывшем Комсомольске (ныне Покровск). Там прямо напротив шахты, вдоль дороги, без всяких признаков автостоянки, буквально в чистом поле стоят десятки автомобилей. Такое ощущение, что там образовался стихийный автобазар, но на самом деле это просто шахтеры на работу приезжают. Машины самые разные – от развалюх, до современных. Я видел много шахт, но такого скопища личных авто не видел больше ни на одной.
Еще одним знаковым символом Комсомольска/Покровска для меня является церковь с черными куполами. Я не любитель православной архитектуры, но вот эта церковь мне бросилась в глаза еще раньше, когда проезжал через Покровск. Такое чувство, что купола ее созданы из угольной породы, а золотые кресты, торчащие из этих символов терриконов, словно намекают на источник благосостояния города.
Самый красивый город на пути следования — Бахмут. Есть в его облике что-то харьковоподобное – множество домиков конца 19 – начала 20 вв. Бахмут действительно один из старейших городов Донбасса, довольно уютный и без гигантов индустрии, портящих и пейзажи, и самих живущих на их фоне людей. Проехав Бахмут, мы мчимся по дороге в кустах, а за окном все меньше зелени и все больше выгоревших на солнце безжизненных степей.
В пути следования нас ждали две остановки на блокпостах. Такое ощущение, что мы въезжаем в другое государство. Сначала это блокпост перед Бахмутом, а второй – на въезде в Луганскую область, перед Лисичанском. Водитель собирает паспорта всех пассажиров и сдает на проверку. Всех военных, находящихся в автобусе (а ехало их не мало – человек 15), просят выйти на досмотр. Проверка, судя по всему, не имеет характер формальной – что-то долго смотрят по базе. Интересно, что в 2014, когда война была в самой горячей фазе, такой тщательности на блокпостах не было, даже на линии разграничения (ее вернее было в то время назвать фронтом). Так, в середине июля 2014 года я спокойно съездил из Алчевска в Киев на один день. Поезд никто не останавливал, не досматривал, хотя мы ехали их сепаратистского логова в столицу, а потом точно так же обратно. Какая-то беспечность царила везде там, где не слышны были взрывы. Трудно привыкать к факту наличия реальной войны где-то рядом. Люди продолжают жить привычной жизнью до момента, пока у них под носом не начинает что-то взрываться. А некоторые и дальше упорно игнорируют войну, словно это очередная майя и растить помидоры с картошкой, да кормить собаку — важнее.
Мы прибыли в Северодонецк за полтора часа до конца рабочего дня. Я никогда не был в этом городе раньше, так что вызвал такси и быстро доехал до «паспортного стола». Очередь из пяти человек двигалась очень медленно. Я уже понимал, что мне придется искать здесь ночлег в любом случае. За полчаса до конца рабочего дня я зашел в кабинет и настроился ругаться. Все-таки фотографию по закону нужно было вклеить еще полтора года назад. Мне сейчас про это скажут, а я скажу, что я глубоко плевал на это государство, которое не способно защищать своих граждан, не забывая лишь требовать чего-то от них. Но мне не сказали ни слова по поводу просрочки. Просто попросили прийти завтра после часа. Я вышел в неизвестный город, без паспорта. Интернет говорил, что в Северодонецке есть пара-тройка гостиниц, но их еще нужно найти. К счастью, мне подсказали дорогу к ближайшей, а оказалась она в минутах пятнадцати ходьбы.
Заселиться в однозвездочную гостиницу удалось даже без паспорта. Все-таки люди у нас лучше, чем система. И это радует. Я понимаю, что здесь же и корень коррупции — в человеческих отношениях, которые всегда могут быть выше и сложнее тупой бюрократии.
Этот однозвездочный отель, похоже, переживал лучшие свои времена благодаря тому, что Северодонецк вдруг стал столицей области и сюда потянулись ходоки и ездоки по разным бюрократическим поводам. Вернее было бы назвать это заведение ночлежкой. Меня поселили за очень демократическую сумму (75 грн в сутки) в четырехместный номер. И поселили без паспорта (тут я тоже был готов ругаться, но не пришлось). В комнате я оказался первым поселенцем. Бросив вещички, решил пойти на поиски ближайшего супермаркета. Я привык, что в любом среднем городе Украины супермаркетов много, хороших и разных. А моя гостиница располагалась можно сказать в самом сердце Северодонецка, рядом с горсоветов и большой площадью. Но ближайший супермаркет был не слишком близко. А еще это был АТБ. Как позже выяснилось, в Севере вообще нет ничего, кроме АТБ. На следующий день я нашел какой-то нереальных размеров торговый центр, внутри которого было место для супермаркета (не АТБ), но он не работал.
Когда я вернулся из АТБ в свой номер, то обнаружил там двух бодрых пенсионеров с бутылкой коньяка. Один из них в разговоре все время имитировал одесского еврея (а может и был им), а второй выглядел типичным выходцем из российской глубинки, но называл себя главбухом Лутугинского завода прокатных валков. Мы познакомились, и они предложили составить им компанию. Я присовокупил свою колбасную нарезку из АТБ к их залежам сала, утятины, вареной картошки, печеночного паштета и огурцов. И принял участие в распитии коньяка. Оказалось, что еврей живет в Северодонецке, а главбух приехал из села, которое находится рядом с линией разграничения. Но у меня было мало сомнений, что он действительно бывший главбух. Держался он бодрячком, много говорил и не был похож на селюка, жившего весь век физическим трудом.
Военную технику и людей с оружием часто можно видеть в Северодонецке.
Еврей говорил не меньше, но с юмором. А главбух оказался самым красноречивым из нас, хотя пил меньше всех. Он развивал мысль о необходимости организовать бизнес на помощи пенсионерам, которые вынуждены постоянно ездить из неподконтрольной части Луганщины в Украину для переоформления или получения пенсии. По новым правилам, лишь оформившись переселенцем можно получать пенсию, а отсутствовать в месте регистрации можно не больше двух месяцев. «Ты знаешь, Гриша, — говорил мне главбух, — у него (он ткнул пальцем в еврея) тут квартира пустует. Можно было бы организовать дело, сдавать эту квартиру, оформить там переселенцев. И всем хорошо». Еврей смеялся и отшучивался. Похоже, ему эта тема не была близка.
А я решил идею главбуха развить. Что держит пенсионеров в местах их обитания? Дома, квартиры, огороды, собаки с котами, могилы предков? К черту эти якоря. Проще, эффективней и комфортней жить в сообществе себе подобных. Нужно организовать что-то типа дома престарелых, или коммуны для пенсионеров-переселенцев. Арендовать под это жилье в каком-то селе, с землей. Те, кто бодрее, будут окучивать площади и выращивать плоды земли, другие станут ухаживать за немощными, третьи готовить еду, убирать. Ну и так далее. Это все равно лучше, чем одинокая старость в облупленной хрущевке, пока внуки поглядывают на календарь и мечтают о твоей смерти. А уж тем более, когда ты живешь в серой зоне, где и пенсию получить нельзя. «Ай, дело говоришь! – обрадовался моему плану главбух, а затем вдруг что-то вспомнил, — А вы знаете, что я мордвин?». Я этого точно не знал, хотя почему-то не удивился. Он перешел к описанию дороги из Лутугино в Мордовию, если ехать своей машиной. Я как-то забыл задать ему вопрос: он эрзя, или мокша, ведь мордва делится на два народа. А главбух продолжал: «У нас там знаменитые лагеря. При каждом поселке был лагерь. И все работали в этих лагерях, жили за счет них. Вся моя родня там работала». Да, кажется понятно, почему его вдохновила моя идея. Но все-таки я мечтал не о лагере, а о свободной коммуне, куда каждый волен как прийти, так и уйти.
Все дороги ведут к рынку.
Пока мы пили и беседовали, в нашей ночлежке появились еще два персонажа. Один – пенсионер чуть помоложе этих двух, бывший шахтер со Стаханова. Спокойный и с одышкой. Второй был еще моложе. Видимо, из новообращенных пенсионеров с шахтерским стажем. Этот был каким-то дерганным, а как оказалось — еще и телезависимым. Едва заняв свою койку, он сообщил: «Тут на этаже телевизор работает. Пойду смотреть». Никто больше на эту инфу не возбудился.
Пенсионер со Стаханова коротко рассказал о своей дороге в Северодонецк. По прямой тут от силы час езды был в мирное время. Сейчас же нужно делать крюк через Станицу Луганскую, где одно стояние в очереди может занимать пару часов. Так что путешествие со Стаханова в новую столицу области может продолжаться 10-12 часов. С пересадками и унижениями.
Между тем коньяк закончился. Еврей заторопился домой, а главбух сообщил «Ребята, имейте в виду – я хроплю». И лёг спать. Погасили свет, а скоро вернулся дерганный, после просмотра телевизора. Он что-то нес про политиков, ругал Порошенко. Меня всегда удивляла эта ватническая черта характера – переносить весь негатив на чужую власть, а не свою. Ведь Порошенко вам фактически никто, у вас есть свой источник проблем — Плотницкий и Ко, вот с ними и разбирайтесь. Но нет, ватник не таков. Для него всегда виноваты Америка, Европа, Киев, черт на куличках.
Потом начался концерт. Его всю ночь давали мордвин и агрессивный пенсионер. Под художественный храп этого дуэта я и заснул. Утром первым ушел стахановец. Как оказалось, он отправился на рынок, откуда вернулся с тяжеленными сумками сала и мяса. «Тут дешевле», — объяснил спокойным голосом. Мне было его жалко. Теперь тащить ему это мясо через блокпосты, с автобуса в автобус за пару сотен километров. Униженный и загруженный. Еще и с одышкой. Дерганный телеман ушел, не попрощавшись. Главбух долго с кем-то созванивался и, пожав мне руку, отправился на вокзал, откуда еще собирался ехать в Киев. Да, некоторые пенсионеры ведут весьма активный образ жизни. За таких можно быть спокойным, такие не пропадут. Даже без сумок с мясом. И трудно сказать, какой фактор тут определяющий – материальное положение (размер пенсии?), или культура?
У меня выдалось время, чтобы немного прогуляться по городу. Как это часто бывает, прогулка дает ощущение сжимания пространства. Казавшиеся далекими на карте (или при поездке в транспорте) расстояния становятся легко преодолимыми. Что особенного я увидел в Северодонецке? Во-первых, главное дерево здесь клен. Во всех других городах, где я бывал, такими деревьями являются тополи, или липы. Еще здесь можно встретить невысокие деревья боярышника, который как раз в это время года радует глаз (а иногда и рот) своими мелкими, но красивыми ягодами. Во-вторых, на улицах много военных, иногда с автоматами. А в общем это тихий, зеленый город с невысокими домами, пересекаемый двумя современными проспектами.
Пользуясь изобилием свободного времени, я позвонил своему бывшему преподавателю философии А.Е. В 90-е годы мы часто с ним пересекались в Луганске за бутылкой вина. Потом наши пути сильно разошлись, хотя географически мы жили близко. Теперь же, будучи эмигрантами из «ЛНР», мы опять стали общаться чаще – иногда по телефону, изредка в фейсбуке, а в прошлом году пересекались в Днепре. А в Северодонецке сам бог велел нам увидиться, ведь А.Е. здесь преподавал в эвакуированном из Луганска университете.
Мы договорились встретиться на центральной площади в три часа. Я к этому времени как раз уже получил свой паспорт и купил обратный билет на завтрашнее утро. Так что теперь был абсолютно свободен для философских бесед. Центр Северодонецка, где раскинулась огромная площадь, а за ней маячит крупнейший в Украине ледовый дворец спорта, производит впечатление полноценной областной столицы.
С А.Е. пошли в кафе, расположенное рядом. Там играла музыка и клубился вонючий дым кальяна. Тем не менее, обстановка не сильно мешала беседе. Мы заказали 300 г коньяка и закуску – мясо с картошкой и овощи. Просидели часа полтора и наш разговор вращался вокруг темы государства.
Война в Донбассе заставила многих пересмотреть свои устоявшиеся взгляды. При этом я сильнее укрепился в мысли о вреде государства, а А.Е. укрепился в том, что существующий порядок необходимо поддерживать. «Я человек системы» — говорил он, улыбаясь. Вообще А.Е. – очень эмоциональный человек, как и положено настоящему философу. Доктор философских наук – это признание его заслуг именно системой. И хотя он видит недостатки этой системы, засилье бездарей и выскочек, убожество и бюрократию, мешающие непосредственным занятиям науками, но сегодня признает, что система, даже уродливая, является гарантом какого-то порядка, комфорта и благ. Раньше А.Е. превозносил идею событийности, теперь же заявил, что комфорт превыше любой событийности. Ведь философия не возможна без комфорта и внешнего умиротворения. И в принципе я его понимаю. У него неплохая зарплата, а через три года светит неплохая пенсия – мечта любого интеллектуала. Сегодня ты служишь системе, чтобы завтра уйти на покой и получить от этой системы гарантии умиротворенной старости. Так же рассуждают и все ватники-бюджетники, и льготники-шахтеры. Да кто угодно, кто проживает рабскую жизнь, кто вынужден заниматься нелюбимым делом, или терпеть бездарей и выскочек рядом. И если раньше рабам полагалось посмертное царство божье, то сегодня – пенсия в старости. Пенсия дает с одной стороны определенное освобождение, а с другой – кровную заинтересованность в стабильности системы. «Шоу маст го он» — на смену отбывшим в пенсионное «царство божье» приходят новые рабы, которые ненавидят свою работу и считают годы до пенсии. Я тоже мог бы оказаться в их рядах, но повернул на другую дорогу и оказался среди тех, кому государство не несет никаких благ. Я лишен многих проблем раба, но зато имею набор проблем свободного человека. И вся эта обойма проблем упирается в паразитическую, дремучую, косную силу — государство.
Можно ли изменить эту ситуацию? Разве что каким-то чудом. А.Е. предложил мне такой вариант. Я быстро заканчиваю вуз, который в свое время бросил на четвертом курсе (это пара лет заочно). Потом он берет меня к себе в аспирантуру. Это еще пять лет. А дальше – ву-аля – я тоже вливаюсь в порочную систему, становлюсь ее винтиком и могу преподавать в универе. Заманчивый план, но я точно не буду этого делать. Нервов не хватит. Ведь это будет означать каждодневное наступание на горло своей свободе. Да и ради чего? Мне-то уже точно не светит такая пенсия, какую заслужил А.Е. за многие годы работы на систему.
Еще одна идея, которую мы затронули с А.Е., касалась того самого покоя и комфорта. Он сказал, что один художник-интеллектуал, выехавший из Луганска в 14-м году, купил дом в селе под Полтавой. И тамошняя жизнь оказалась столь хороша, что и сам А.Е. помышляет о переселении туда на пенсии. На горизонте маячит перспектива «интеллектуальной коммуны», где философы бы ходили в гости к писателям, а художники делились рецептами засолки огурцов с танцорами. Как-то так я себе это представил, и показалась мне эта картинка печальной. Потому что в моем понимании коммуна (будь то интеллектуалов, или кого-то еще) есть инструмент выживания, либо строительства максимально независимой от государства жизни. А о какой независимости могут говорить пенсионеры? Они – всего лишь отставники системы. Да, они могут особо не напрягаться в трудах праведных и не утруждать себя разведением коз и засолкой капусты. Для них это скорее блажь, или удовольствие, а не жизненная необходимость. Поэтому я бы не хотел видеть себя в коммуне пенсионеров-интеллектуалов, будучи интеллектуалом, но не пенсионером. Все равно некоторое недопонимание между нами будет сохраняться. Именно из-за системы, которая встала между нами, прикрывая их щитом, а на меня направляя свой меч.
На улице было еще светло, когда я вернулся в гостиницу. Не хотелось обнаружить в номере очередных троих пенсионеров. К счастью, в этот вечер ко мне подселили всего одного. Он приехал из какого-то слобожанского села и говорил на суржике. Вроде бы типичный сельский обитатель, он что-то рассказывал про ремонт тракторов и другой техники, а потом плавно перешел к высоким материям. Его будоражила тема вмешательства инопланетян в нашу земную жизнь. Я сказал, что сей факт пока не доказан, как и само существование внеземных цивилизаций. Он заверил меня, что все уже доказано.
«У газеті писали».
«Ну мало ли что там писали! Где факты? Все то, что пишут на эту тему, бездоказательная туфта».
Но тут мой собеседник выдал весомый аргумент:
«Та вони не хочуть з нами на контакт йти. Бо бачать, шо ми не готові».
«Это они правильно делают».
Далее из рассказов пенсионера я выяснил, что он не знает, что такое АТО.
«Да вы сами как инопланетянин! Ну как можно не знать про АТО?»
«А нашо воно мені? Це шо?»
«Ну война же идет у нас. Вы про ЛНР/ДНР слышали?»
«Нє. Не знаю».
Дааа, удивительный случай. Вот реально рядом оказался человек не от мира сего, который про инопланетян знает больше, чем про земные дела. С другой стороны, все мы любим уходить в какую-то свою иллюзию. Просто кто-то уходит туда, не теряя связи с действительностью, а кто-то… Ну вот, это еще одна история пенсионера, который фактически уже живет в своей небесной коммуне. Думаю, таких редких персонажей этот мир никогда по-настоящему не держал в своих цепких лапах. Они жили и живут вроде бы внутри системы государства, но к ним не пристает вся эта грязь. Это редкое свойство, которое сохраняют лишь дикие сердца, вечные индейцы, для которых их кони, моторы, их духи и инопланетяне реальней мира людей.
Объявления на остановках в Северодонецке отражают экономические реалии. С отменой поездов в Россию появилось огромное количество автобусов на Москву, Питер, Сочи и т.д.
Вечный пассажир на лавочке изображен почему-то в виде тощей собаки с чемоданом. Это северодонецкий автовозкзал. Отсюда до сих пор ходит множество автобусов на Москву, Ростов. Наша отдаленность от Европы и эфемерность любой стены на границе с Россией наиболее отчетливо ощущаются на востоке. Не знаю, почему, но в неоккупированной части Донбасса почти отсутствует практика переориентации потоков рабочей силы на Польшу, как это распространено чуть западней, уже на Днепропетровщине например. И отсюда можно делать печальный вывод: власть не видит вообще Донбасс частью Украины и при удобном случае сдаст его целиком восточному соседу.
Утром сосед-инопланетянин ушел чуть свет. Ему нужно было в больницу. А мой автобус отправлялся в девять. На обратном пути я снова наблюдал в окно выгоревшие поля, густые посадки с двух сторон дороги. Нас опять останавливали на блокпостах, проверяли паспорта, а один раз даже заставили выйти из автобуса. Чем ближе мы подъезжали к дому (временному пристанищу? но ведь все у нас в этом мире временное), тем больше мелькало за стеклом зеленых деревьев, а бирюзовая трава вдоль трассы радовала глаз. Чем дальше на запад, тем больше жизни и спокойствия. И тем дальше я от глаз государства.
Осеннее утро над степью близ Лисичанска через окно автобуса.
сентябрь 2016
