Несколько тезисов о российской пропаганде и причинах ее эффективности

Но это все присказка, известные факты. Попробую рассмотреть некоторые причины успешности рашистской пропаганды. На полноту раскрытия темы не претендую. Просто изложу несколько тезисов, которые можно дополнять и развивать.

 

 

Психический мир человека можно изобразить как трехслойный пирог. Эта идея отражена в мифологии еще с палеолита (только так представляли весь универсум). А значит эта схема прописана в самой нашей психике и работает до сих пор. Нижний мир это мир инстинктов и жизни тела. Мир смерти, размножения, болезней, опьянения, боли, радости, страха и т.п. Средний мир — мир людей, общества, социальных отношений. Верхний мир — источник культуры, высших ценностей, мир богов и мудрецов, которые провозглашают их волю. Аналог платоновского мира идей.

 

Данная схема, претерпев изменения, отразилась в ХХ веке в пирамиде Маслоу. Верхний мир представлен здесь самоактуализацией, в полной мере доступной немногим. Это и есть те самые мудрецы. Большинство продолжает пользоваться продуктами культуры (чужой самоактуализации), принимая их в готовом виде. Когда-то это принятие происходило под влиянием авторитета, теперь — в соответствии с принципом удовольствия. Поэтому, чтобы навязать какую-то идею в наше время, ее нужно преподнести в упаковке удовольствия. Простейшей формой такой упаковки является лесть.

 

Российская пропаганда взяла на вооружение эту идею, создав культ Победы — победобесие. В соответствии с упаковкой лести русские — это «народ-победитель». В этой идеологеме важно то, что «русские» здесь — не этнос, а представители «русского мира», все народы империи. Живешь в России, лоялен к ней — значит русский. Это отвечает и характерным западным представлениям, где принято было называть русскими всех выходцев из московской империи. Так культ победобесия позволяет пропаганде нивелировать этнические различия, подчиняя всех идее служения империи — «Родине».

 

Победобесие прославляет войну и готовит общество к новым войнам. Пацифизм, характерный для позднего СССР, в России сдулся, ведь он не может быть подан в упаковке лести. Пацифизм не способен прописаться в верхнем мире, являясь продуктом среднего — социального мира. Это «человеческое, слишком человеческое», а для войны нужны не люди, а сверхлюди, герои, солдаты. Причем на всех фронтах. Бабы — рожают, пропагандисты — прославляют, росгвардейцы — скручивают и насаживают на швабры неугодных. Это фронты всеобщей войны.

 

Почему для европейцев вторая мировая запечатлелась как ужасное событие, а у русских она упаковалась в девиз «можем повторить»? Потому что большая часть России (и бывшего СССР) той войны не видела. Война шла где-то на западе, куда отправлялись солдаты. Там они либо погибали, либо возвращались «с победой». Россия почти не видела разрушений и кровопролитных боев. И никто тогда не заботился о доставке двухсотых на родину — солдат хоронили в местах их гибели. Поэтому страдания от войны для большинства русских выглядели как мифическая битва где-то далеко, но не у нас. Жертвы войны выглядели абстрактно. Это были прежде всего жертвы материальные, трудовые. Ну, пересидим — перетерпим. Затянем пояса.

 

Обитатель «русского мира» живет в перевернутой пирамиде. Здесь давление «высокой духовности», «миссии освободителя» должен ощущать каждый. А материальные потребности оказываются под прессом этой миссии. Поэтому и возможен здесь народ-бурундук и народ-хомяк, питающийся шишками и кореньями ради удержания этой перевернутой пирамиды.

В западном мире после второй мировой войны верхний мир потому и выглядит как вершина пирамиды (широкий низ — узкий верх), что культура стала чрезмерно утилитарной. Вместо родника высших ценностей культура превратилась в индустрию развлечений. Зато базис, производящий блага, у этой цивилизации хорошо развит. Таким образом, западный человек живет в мире с толстым средним слоем, который оказывает большое влияние как на низ, так и на верх.

 

«Русский человек» почти не ощущает общества, в его мире государство напрямую контактирует с телесной основой. Здесь привыкли, что именно от государства зависит, будет ли русский сыт или обречен на животное выживание. Будет ли он иметь власть или окажется репрессирован. Это мир, где одни «сидят», а другие — охраняют. В таком мире нет середины, нет «мира» (то есть общества, настоящей общности), а только война всех против всех. Конкуренция не экономическая и не политическая, а на двух других уровнях — животном и «духовном». А «духовность» здесь подчинена служению государству. Церковь, медиа и власть — ветви одного дерева.

 

 

Поскольку в трехслойном русском пироге средний мир играет роль малозначительной прослойки, здесь отсутствует настоящая политика и питающая ее свободная экономика. Это специфика «русского мира». Ведь для большинства империй и традиционных обществ средний мир имел важнейшее значение. Это мир всех социальной коммуникации. А значит и торговли, экономической активности, свободного обмена мнениями и знаниями. Но в «русском мире» роль общества подавлялась государством, что особенных успехов достигло при СССР. Путинская Россия взяла от СССР только эту особенность, оставив обывателя ностальгировать мемами про вкусный пломбир и бесплатные квартиры. Поэтому свободных СМИ в России нет, экономическая активность ограничена (малый бизнес не в счет, он играет в путиномике обслуживающую роль), солидарность — минимальна (Конечно, не все регионы РФ в этом отношении однородны; на Кавказе, например, средний мир играет большую роль, что рано или поздно отразится на истории).

 

Российская пропаганда заместила политику геополитикой. Всего три буквы, но как они меняют суть. Вместо того, чтобы заниматься проблемами собственной среды обитания, обустройства жизни в стране и на малой родине, русский человек озабочен бунтами желтых жилетов в Париже, линчеванием негров в США, факельными шествиями в Киеве. Русский хорошо знает, что происходит «где-то там», но не в собственной стране и городе. И «где-то там», по его мнению, взлелеянному пропагандой, царит хаос и неопределенность. На фоне стабильности «на Родине», в России. А раз тут все стабильно, то и новостей быть не может. Но хаос «где-то там» может угрожать нашей стабильности. Иногда он прорывается действиями иноагентов, вредителей (привет «врагам народа» сталинской эпохи). Потому возможна война. А значит — новая победа, трофеи, награды, ветераны, парады.

 

Общество без политики состоит из идиотов в первозданном смысле этого слова — людей, живущих в социальном вакууме, в отрыве друг от друга. Война всех против всех здесь — не красивая фраза, а реальность. Даже если вы находите своих, объединение с ними чаще происходит в парадигме войны, а не политики — борьбы, а не дискуссии. Такое общество живёт в ожидании войны. А государство делает все, чтобы война эта была не гражданской, а внешней — «где-то там».

 

Россияне любят повторять: «политика — грязное дело»; в политике все люди нечестные, грязные, корыстные. Политика расшатывает стабильность, вносит хаос в наш порядок. Геополитика — этот тоже борьба, вечная война. Но здесь происходит битва титанов. На этой сцене количество акторов ограничено. Здесь соревнуются не люди, а государства. И не все, а лишь сильные игроки, двигающие целыми регионами планеты по шахматной доске. Что же тогда говорить о простых людях? Для геополитики они — пыль. Тем самым рашист осознает свое ничтожество перед государством. Служишь государству — получаешь честь, славу, плюшки. Идешь против государства — покрываешь себя позором и подвергаешься репрессиям. Ведь на фоне геополитических битв каждый сомневающийся в своем государстве выступает пособником врага. Заниматься геополитикой, а не политикой, значит быть готовым к войне «где-то там». Россия занимается экспортом недовольства своих граждан. В лучшем случае — в форме великодержавной спеси руссотуристо. В худшем — в форме военного вторжения.

 

 

Русская пропаганда использует инструменты из всех исторических эпох. Трехслойный пирог — из эпохи премодерна. Геополитика — из модерна. От постмодерна русские геббельсы взяли на вооружение идею постправды.

 

Еще Ницше писал: фактов нет, есть лишь интерпретации. На этом принципе строится концепция постправды, которую облюбовали пропагандисты. Российские СМИ создают иллюзию конкуренции мнений, привлекая множество «экспертов», которых западные медиа в студии не приглашают и не интервьюируют. Такие «эксперты» создают эффект разнобоя мнений в тех случаях, когда наиболее очевидную версию необходимо ниспровергнуть и обесценить. Как со сбитием «Боинга» над Донбассом в 2014 году. Если нужно довести до абсурда саму идею конкуренции мнений, то это к путинским СМИ.

 

Потребитель русских медиа способен забросать оппонента набором самых разных версий происходящего, большая часть из которых упирается в определенные теории заговора. За всей политической активностью в представлении русского человека торчат уши если не рептилоидов, то масонов, если не «жидов», то «пендосов». Искушенный русский хорошо разбирается в сортах злокозненных врагов, так же как первобытный человек мог знать о злых духах, про которых ему рассказал местный шаман. Сам русский никогда духов не видел, но мнениям «экспертов» склонен верить. Тем более, что «экспертов» множество, а потому можно выбрать наиболее притягательную версию происходящего.

 

Главный вывод из многообразия мнений, представляемых русскому путинскими медиа: «у них там» хаос, где черт ногу сломит в хитросплетениях борьбы мелких бесов и крупных демонов. Хорошо что у нас этого нет. Здесь все высокодуховно и понятно, наши шаманы успешно очищают атмосферу в стойбище от тлетворных влияний извне. Если же внешний хаос проникает, то его непременно ликвидируют доблестные спецслужбы. Хаос — зло. Понятность и простота — добро. Спасибо шаманам и спецслужбам за то, что хранят наш понятный мир от внешнего хаоса.

 

 

А это будет резюме к всему вышесказанному. Русский человек не знает, что такое свобода, либо боится ее.

 

Синоним свободы — хаос. А значит — многообразие вариантов, необходимость мучительно выбирать, думать, взвешивать. Но идиоту это делать тяжело. Его учили слушаться «старших» и выбирать установки по умолчанию.

 

В многочисленных разговорах с русскими я выделил две формы их отношения к свободе.

 

Первая: свобода — зло. Что имеется в виду в этом случае? Свобода в духе 90х годов, с бандитизмом, прихватизацией, то есть беспределом «сильных» и полным унижением «слабых». Но русские не знают, что свобода бывает двух родов — внутренняя и внешняя, личная и общественная. Разгул личных свобод-фридом без регулирующих ее правил внешней свободы-либерти приводит к ситуации 90-х годов. Но русские понятия не имеют о либерти, ведь они идиоты, не знающие ничего о политике, о солидарности ради совместного отстаивания прав, о возможности граждан влиять на власть. Если им говоришь про такое, они парируют, что социальной свободы нет нигде в мире, это фикция. С такой установкой идиотам жить легче.

 

Вторая форма «утилизации идеи свободы по-русски» выглядит так: свободы не существует. Не только социальной свободы-либерти, а и личной свободы. Мы просто пешки в руках высших сил. Если не инстинктов, то власти. «Что воля, что неволя — все равно» как говорила зомбированная героиня одного фильма-сказки. Русские талдычат это сплошь и рядом, но удивляются, если их называешь зомби.

 

Что можно ответить на это тезис? Абсолютной свободы конечно нет. Но ведь и мы не боги (даже если пропаганда наделила тебя «лишней хромосомой»). Абсолютная свобода существует как идея, как платоновская «стольность» или «чашность» — образ для создания каждого отдельного стола и чашки. Так и с нашими личными свободами. Свобода каждого — в пространстве его возможностей. А русский человек сознательно отказывает себе в целой отдельной сфере реализации свободы — политической. Чего и добивалась рашистская пропаганда, сформировав у народа России свободофобию.