Тема освоения космоса, на фоне отсутствия других достижений советской власти, была во времена моего детства, одной из самых главных. Мы ждали скорого прихода коммунизма, бесплатных булочек в  школьном буфете, а герои космонавты были образцом для подражания. Только в отличие от большинства своих сверстников, роль Лайки  или Шарика меня не устраивала. Я хотел не летать, как балласт, а хотел делать ракеты.

Где — то в седьмом классе я приблизился к своей мечте, когда в школе появилась молодая и симпатичная учительница химии. Это обстоятельство видно способствовало моему повышенному интересу к ее предмету. А практические занятия с шипящими и дымящими пробирками, на фоне приближения половой зрелости, приводили меня в восторг.

Как — то в одной книге по химии я нашел рецепт приготовления черного пороха и начал его производство. Из журнала «Сделай сам» почерпнул сведения, как сделать твердотопливную ракету. И через пару месяцев мое изделие уже прошло первое испытание. Чтобы улучшить параметры своего творения, решил добавить в ракетное топливо натуральный каучук. И это решило судьбу отцовских импортных ботинок. Но  однажды коробка с порохом рванула у меня в руках и в квартире возник не абы какой пожар, а я здорово обжегся. Мечта о космосе требовала жертв.

Эта «авария» подтолкнула родителей направить мои таланты в несколько другую сторону, с менее затратными для моего здоровья и бюджета семьи последствиями. Мне подарили подержанный магнитофон и радио – конструктор. Я заболел электроникой.

Но космос нашел меня в армии, попал служить на ракетный полигон в Плесецк. По роду службы я присутствовал на десятках пусках тяжелых ракет. И всегда восторгался той управляемой мощью многотонных махин. Огромная ракета очень медленно отрывалась от пускового стола и чуть — чуть покачиваясь, постепенно набирала скорость, унося спутник в безграничные просторы вселенной. Мы, в целях безопасности, находились в 2-3 километрах от стартовой позиции и во время пуска слышали страшный грохот, переходящий постепенно в звук, напоминающий работу дизельного мотора с дырявым глушителем. Ракеты иногда падали, и солдаты ходили в тайгу искать их обломки. За находку спутника можно было заработать дополнительный отпуск, а то и досрочный дембель. Мне не повезло, и я прослужил весь положенный срок.

После службы устроился работать наладчиком в один из «ящиков», который, как оказалось, разрабатывал аппаратуру для космической отрасли (МОМ, Министерство Общего Машиностроения). Окончил вечерний радио факультет института. И после проверки в 1-м отделе (КГБ), меня взяли в отдел разработки автоматики. Мечта детства — делать ракеты, стала воплощаться в жизнь.

Однако за тенью секретности скрывалась весьма интересная система работы отдела. Только я пришел на работу, мне на стол, мой куратор  — старший инженер, положил большой лист оргстекла. Когда я спросил:

- «Зачем?»

Он посвятил меня в первое правило МОМа:

- «Мы работаем медленно, но зато плохо. Вся корреспонденция, а ее будет много, которая будет приходить к тебе, должна ложиться под стекло и лежать там неделю. Если за это время о бумажке никто не вспомнит, смело выбрасывай ее в урну. Правило второе: работа у нас сложная и неспешная, но мы не боимся трудностей» — улыбаясь, сказал мой наставник

После нескольких контактов с руководством, я быстро понял, что всякая инициатива в этой фирме наказуема, и уяснил третье правило МОМа: пункт 1-й -  начальник всегда прав,

 пункт 2-й- если не прав, смотри пункт 1-й.

В отделе было узаконено отмечать все праздники (как советские, так и религиозные, профессиональные, не говоря уже о днях рождения сотрудников). Пили много и постоянно. Благо отдел получал 30 литров медицинского спирта. Большая часть которого, использовалась отнюдь не на технические нужды. Из этого вытекало 4-е правило:

" Если не будешь пить, будешь работать."

Видно Горбачевская борьба с пьянством обошла МОМ стороной, ввиду его особой секретности.

Вот в таких условиях, в промежутках между пойками и командировками на стройки народного хозяйства и колхозы, я за несколько лет умудрился разработать несколько неплохих, как оказалось, приборов. В частности для  проекта "Буран", советского  "челнока — Шатла". Мою аппаратуру запустили в мелкосерийное производство на головном предприятии в Харькове, и я стал частым гостем в этом очень симпатичном городе. Харьковский "ящик" был намного секретней нашего. Вход во все цеха и отделы был строго по спецпропускам. Но самым секретным был цех, где выпускались игрушки, радиоуправляемые машинки "Нива". Наверное, потому, что они в народе ценились куда больше, чем  та аппаратура, которую делал завод.

Во время довольно длительных командировок в Харьков, я подружился с военпредом Николаем Ивановичем, который был таким же фанатом футбола, как и я. Умудренный опытом, подполковник часто давал мне дельные советы по сопровождению моей техники.

Однажды, в конце месяца, была запарка. Надо было срочно сдать прибор для "птички", так мы называли "челнок – Шатл". Во время проверки я обнаружил, что один из трех каналов управления, дублирующих друг друга, вообще отсутствует в приборе. О чем доложил военпреду. К моему удивлению, он аппарат принял и опечатал для отправки на Байконур. Я возмутился: "Ну как же так, там же люди полетят?"

На что военный ответил: 

 "А ты думаешь, даром космонавтам героев дают! Они — то знают на каком "гавне" летают."

 Я был в шоке.

Кстати, в "Буран" так и не рискнули посадить пилотов. Он в автоматическом режиме облетел Землю два раза и не без приключений приземлился на Байконуре, откуда и взлетел. А через несколько лет этот челнок, стоивший  миллиарды долларов, был раздавлен, обвалившейся на него крышей монтажно — испытательного корпуса, где он хранился. Да что "Буран", ушел в небытие СССР, а вместе с ним МОМ и моя мечта о космосе.

 На фото я на  фоне макета "Бурана" в парке Горького в Москве. 1993 год.