Докуривая очередную сигарету, Он продолжал думать о своем. Мир, полон пропаганды, вызывал жесткое отвращение, а все, что когда-либо было Ему дорого, давно утратило свои краски. Из года в год все повторялось, день ото дня существование просто оставалось существованием, а обещания, которые доносились из радиоприемника, только усложняли жизнь. Общество, в котором нет права на самовыражение, как казалось Ему, обречено. Некогда могучая Империя погибала в своих же отходах: некачественной литературе, музыке, живописи. Управленческий аппарат, дремучая махина, которая отвечала за культурное развитие нации, не разбираясь при этом в любом из вопросов, касающихся искусства, просто медленно отравляла Его жизнь, а вместе с тем и жизни миллионов людей, населяющих это богами забытое место. Воспоминания из прошлого тревожили Его с новой силой, а этот раздражающий радиоприемник все никак не умолкал.

".. сегодня в Империи было продано 10856 радиоприемников .." — доносилось из угла комнаты.

"Заткнись!" — Он попытался отключить это нелепое устройство, но оно было умней, оно смеялось над Ним, бесполезным и аморфным, над Ним, некогда подававшем надежды. Спокойный голос диктора задевал за живое, проникал в самую глубь давно прокуренной и пропитой души. Нет, не души, душонки. Именно душонки. Нет у Него никакой души, у него лишь жалкая душонка, которая не стоит ни гроша.

Он зажег очередную сигарету. На пороге очередной новый год, а изменений никаких не предвидится. Чудес не бывает. Об этом говорили везде: из радиоприемников, с экранов, с плакатов, из витрин огромных магазинов. Реальность рутинная и пошлая. Он не хотел жить в мире, где все упирается в сигареты и дешевое пиво. По крайней мере, таким виделся мир Ему. Возможно, кто-то там и счастлив. Где-то на другом конце государства, города, улицы, за соседней стеной этой жалкой помойки, которую приходится звать домом.

Нет, безусловно, кто-то всегда бывает счастливым, когда Он несчастен. Не вертится же весь мир вокруг Него. Об этом Ему тоже талдычили отовсюду, откуда только возможно, все с тех же радиоприемников, например.

Когда-то Он был весьма успешен: молодое дарование, безусловно талантлив, почти гений. У Него было много чего, Он был, даже страшно произносить это ужасно безвкусное слово, счастлив. Пристальное внимание журналистов, постоянные разъезды по Империи и даже за ее пределы, пресс-конференции, молодые поклонницы, готовые на все ради автографа и парочки комплиментов. Но однажды все исчезло. Порой Ему кажется, что та, другая жизнь, просто однажды приснилась. Так вполне себе можно было бы считать, если бы не одна нелепая фотография, которая постепенно желтела под матрасом, наверняка кишащим клещами.

Вот Он уже встал и пошел проверить, не сгнил ли этот чертов кусок бумаги. О, как же он хотел, чтобы это однажды произошло, и можно было бы окончательно убедиться в том, что такие как Он счастливыми никогда не бывают. Но нет же, никаких, побери их бес, чудес. Все та же желтеющая фотография.

Вот Он уже улыбается, поймав себя на мысли. "Никаких, побери их бес, чудес". Как здорово сказано. Вот где искусство: оно погибает в Нем.

Он держит в руках фотографию, на которой изображен довольный собой молодой человек. Рядом с ним девушка. Она улыбается и слегка прикасается губами к щеке своего спутника. Ну уж нет, этот молодой человек – это не Он. То, что изображено на фотографии – это чертова подделка. Он никогда не был таким, молодым и красивым.

Он стряхнул пепел на фотографию. Интересно наблюдать, как эта серая перхоть заретушировала снимок. Нет больше счастливого, улыбающегося лица девушки. Еще одна затяжка, еще одна порция пепла – нет лица этого самодовольного юнца. Спокойствие наполнило разум. На мгновенье показалось, что пришло освобождение. Он вдохнул, казалось, весь воздух в комнате и выпустил его на ретушь. Пепел разлетелся по комнате, а снимок остался таким же, как и был раньше: слегка желтоватым, но все тем же отвратно-ненастоящим.

"Никаких, побери их бес, чудес". Ни под новый года, ни в любой другой день. Он все так же будет повторять ото дня в день набор бессмысленных манипуляций с дешевым пивом, сигаретами и желтоватым снимком, тревожа старые раны.

В комнате стало душно, пришлось открыть окно.

".. завтра в Империи планируется продать 11356 радиоприемников, что ровно на 500 радиоприемников больше, чем сегодня .."

"Жаль, что ветер не может залететь в комнату и унести прочь эту чертову фотографию вместе с этим чертовым радиоприемником – подумал Он. – Этот бесполезный ветер не может ничего".

Радиоприемник даже не думал умолкать. Диктор уверенно говорил о будущем, о планах, об экономическом процветании, об успехе, который непременно ожидает каждого, кто присоединится к движению "Золотая Середина". Он же просто сидел на стуле, тупил свой взор на фотографии, перевернутой изображением вниз, и слушал набор монотонных звуков, доносящихся из угла комнаты. На часах 10 вечера, а это значит, что очередной день, а по глупому стечению обстоятельств, еще и очередной год, десятилетие, столетие и тысячелетие начнутся через несколько часов.

Как много времени необходимо для того, чтобы кусок бумаги полностью стал желтым? Сколько еще лет должно пройти? Сколько сигарет еще нужно скурить? Сколько бутылок пива необходимо влить в себя для того, чтобы дождаться этого момента?

Раздался стук в дверь.

Скорей всего, это был гнусный тип Климовски, который вот уже несколько десятилетий приходил к Нему в канун нового года и требовал возврата старого долга. И Он, и сам Климовски уже давно забыли, что это за долг, осталось только старое чувство вражды между двумя, некогда ранее дружившими, людьми. Второй приходил к первому, чтобы просто посмотреть, насколько глубоко в сточную канаву тот спустил свою жизнь. Собственно говоря, ничего нового от открытой двери Он не ожидал, поэтому просто решил проигнорировать лаконичный стук, не отрывая взора от перевернутой фотографии.

В дверь вновь постучали. Он по-прежнему не реагировал, притворялся отсутствующим. Но гнусный Климовски знал, что Он не может быть ни в каком другом месте, кроме как в этой помойке-комнате. Климовски был хитрым, Климовски выжидал.

Еще порция стучания. В этот раз Он выйдет победителем из немой перепалки. Сколько раз можно идти на поводке у этого мерзкого типа? Тот не имеет право приходить в чужой дом ради получения непонятного, наверное, даже нездорового удовлетворения.

Климовски продолжал стучать, Он продолжал сидеть.

Если гнусный Климовски не сдается, то почему Он должен сдаваться? Теперь это стало вызовом, это стало смыслом уходящего года – не открывать эту чертову входную дверь.

Еще пара немых ударов в дверь. Долгая пауза. Еще удар. Пауза. Два удара. Тишина.

Тишина затянулась. Он ощутил облегчение. Он ощутил… Он, побери их бес, что-то ощутил! Не презрение к себе, не ненависть к радиоприемнику, не злость. Он ощутил облегчение. Он ощутил… победу. Как когда-то, несколько десятков лет, несколько сотен тысяч выкуренных сигарет, несколько тысяч выпитых банок дешевого пива назад. Он ощутил победу. Победа наполняла, придавала сил, согревала рассудок.

Он взял фотографию в руки. Если Он способен победить гнусного Климовски, то способен победить и себя. Он потянулся за коробком спичек, осмотрел фотографию еще раз, достал одну спичку, зажег её, поднес к лицу молодого человека, которое безмолвно смотрело на Него и ... остановился. Нет, на сегодня побед достаточно.

Он положил фотографию под матрас, достал очередную бутылку пива, закурил очередную сигарету.

Он ощущал радость.

".. последний радиоприемник в этом году продан господину Климовски, который приобрел его на углу 14-й и 41-й в магазине "Радиоприемник" по стандартной цене от производителя. Желаем, чтобы в новом году его радиоприемник никогда не .."

Он улыбнулся. Он отключил свой приемник.