884f15.jpg

Какая первая эмоция у вас возникла, когда в ленте вы прочитали: «В Киеве начался пожар в Высшем админсуде Украины»? Если честно, то у меня такая же. И когда позже стало известно, что это не пожар, а заминирование, а потом – что вообще не понятно что, то сразу захотелось бы, чтобы это был таки пожар.

Вообще-то этот текст нужно было назвать «Рефлексии Жана-Франсуа Ревеля», но такой текст рискует быть прочитанными только моими самыми преданными читателями (а их не очень много, а хотелось бы достучаться до аудитории более широкой).

Итак, причем к этому пожару Жан-Франсуа Ревель? Я стал замечать, что моей любимой литературной формой становится памфлет. А первый годный памфлет, который я прочитал, это был, таки, "Pourquoi des philosophes?" Жана-Франсуа Ревеля.

Лютое вольтерьянство, помноженное на ненависть к идолам типа Хайдеггера, Жака Лакана или Клода Леви-Стросса, мыслящего человека равнодушным оставить не может. Более того, он сам, типа, философ, после этого опуса вынужден был попрощаться с кафедрой и прочими академическими печеньками. Так что вместо посредственного философа он стал отличным журналистом и политическим мыслителем, который талантливо противостоял левакам-марксистам и ему никто не пришел на смену.

Слово «памфлет» теперь имеет определенный отпечаток позорной развязности, как вульгарный, несуразный и оскорбительный текст, но в XVIII в. это был важный и творческий жанр высокого уровня, к которому прибегали прославленные интеллектуалы, чтобы обсудить свои разногласия. В эту традицию вписываются много книг Ревеля, например, произведение «Зачем нужны философы?», в которой он сводил счеты с тогдашними философами-мыслителями, поглощенными дарвинизмом и прочим мракобесием. Ревель при этом знал, о чем говорит, он имел глубокие познания классических греков, и вся его книга переполнена контрастами между тем, что означало «философствовать» в Греции Платона и Аристотеля или в Европе Лейбница, Декарта, Паскаля, Канта и Гегеля, и скромным и суперспециализованым занятием, которое узурпировало ее название в наши дни.

Итак, к чему я это всё клоню? Любая попытка выхода из мэйнстрима чревата, конечно. «Лучи добра» от друзей и врагов никогда не дадут почивать на лаврах, что и продемонстрировал тот же самый Ревель. Свою самую резкую критику он направляет на Альтюссера и Фуко, и прежде всего на Фуко, который стал очень популярным после публикации труда «Слова и вещи» и заявил, что «Сартр является человеком XIX в.», И чьи громкие заявления о том, что «гуманитарных наук не существует „и“ можно предположить близкий конец человека, этого недавнего изобретения „, развлекали завсегдатаев кафе на бульваре Сен-Жермен. (При этом он бросал камни в полицейских и отрицал существование СПИДа). Ревель предостерегает, что мода сводит философию к уровню уловок и эзотеризма, что похоже на разновидность самоубийства, начиная от быстрого огня, который новые философы открыли против гуманизма.

Другими словами, радоваться тому, что как будто горит продажный ВАСУ – дело правое и святое, но когда все эти вонючие суды вместе с судьями-засевальниками сгорят, нужно будет думать. Предложение от меня: сначала думать, а потом жечь ведьму.